И детская привязанность переросла в нечто большее. Андрей стал необходим, как защита и опора.
Когда Наташа поступила в институт искусств, Андрей уже закончил свой вуз, но его самостоятельная жизнь была неизвестна Наташе, с ней он был таким, каким она хотела его видеть. Андрей работал, Наташа училась. Субботу и воскресенье они были вдвоем. Утром Андрей приходил, чинно выполнял традиционную обязанность — чаепитие в кругу семьи, «протокол», — смеясь, говорил он, забирал Наташу, и они гуляли, ходили в музеи, в кино, ездили на дачу, все реже с компанией, все чаще вдвоем. Если Наташа уезжала куда-нибудь, на Урал к тетке или в Псков на этюды, Андрей под благовидным предлогом спешил к ней присоединиться. И однажды, утомленные близостью, они сплелись на большом, замшелом камне в том чудесном озере.
— У-виль-ды, — пропел потом Андрей, — я обожаю те-бя.
— Кого? — смеялась Наташа.
— Тебя, те-бя…
Это острое, яркое ощущение счастья и общей, на двоих, тайны еще больше сблизило их.
Тонечка, пристально вглядываясь в вернувшуюся из поездки загоревшую, окрепшую дочь, вздохнула:
— Как-то ты… повзрослела.
«Ничего-то ты не понимаешь», — думала Наташа, целуя мать, и мечтала о свадебном платье, стилизованном под итальянский средневековый наряд, и длинной двухвостой вуали на убранной цветами голове. Свадьба их была делом решенным и, наверное, потому постоянно откладывалась.
Потом заболел отец, а Андрей получил заказ на книгу о древнем городе, недавно открытом археологами.
Он по-прежнему приходил по субботам, пил чай, рассказывал Наташе о людях, живших вечность назад, о погибшей цивилизации и удивленно поднимал брови, когда Наташа отказывалась пойти погулять.
«Ты что, с отцом похоронить себя хочешь?» — сердитым шепотом вопрошал Андрей. А у нее сжималось болезненно сердце от этой невольной жестокости. Как же он может! Ведь они воюют с этой болезнью и день и ночь. Ведь только надежда позволяет им выдержать это напряжение.
«У меня беда, у меня, — хотелось кричать ей, — я здесь, твоя, живая, не город какой-то несуществующий, а женщина. Ты нужен мне! Помоги!» Но она лишь плотнее сжимала губы, замыкалась в себе.
«Я не могу на это смотреть, ты превратилась в старушку», — сказал однажды Андрей и уехал на раскопки.
Обида недолго мучила Наташу. Стремительность трагических событий, последовавших за отъездом жениха, не позволила взрастить в себе эту сорную траву. Но она стала забывать Андрея. Даже голос его, раньше казавшийся самым родным на свете, теперь звучал отчужденно.
