— Это была жестокая необходимость! — крикнула она и подумала, что еще вчера плюнула бы в лицо тому, кто бы ей напророчил, что сегодня ей придется вот так защищать чужую жестокость. Ей стало страшно самой себя, ведь жестокость никогда не бывает необходимой.
— Вот именно жестокая! — сказал пришелец. — А вы уже готовы вынести эту жестокость во Вселенную. Это очень хорошо, что мы не опоздали на Землю… Наша раса — раса борцов со злом, защитников мирных и беспомощных народов Космоса и…
— А те, другие… — В голосе девушки дрогнуло жуткое подозрение. — Другие народы знают о том, что вы здесь, о том, что вы задумали?
Пришелец равнодушно и, как показалось Ольге, демонстративно промолчал. А минуты через три, когда она уже убедилась, что ответа не будет, продолжил:
— Не случится ничего страшного. Небольшое вмешательство в вашу раннюю историю — и на смену человечеству придет другая раса, надеюсь, менее жестокая, чем ваша.
— Кто же?
— Человек, собственно говоря, всего лишь один из бесчисленных альтернативных вариантов сапиенса. Вы добросовестно вытеснили из жизни своих неудачливых конкурентов по эволюции, менее безжалостных и кровожадных. А нам ничего не стоит дать шанс одной из этих рас. И тогда «хомо сапиенс» просто исчезнет вместе со всей своей кровожадной историей. На планете воцарится другой народ. Может быть, не такой интеллектуально изощренный, зато подлинно кроткий и миролюбивый. Например, чисто биологическая цивилизация.
— Да? — в запальчивости воскликнула Ольга. — А не перекраивали ли вы таким образом по своей мерке историю тех, ныне «мирных и беспомощных народов Космоса»?
— Всякое бывало, — спокойно и равнодушно ответил пришелец. — Смотри. Это называется «альтернативная история». Век двадцатый. То место, где сейчас стоит город Кунгур.
…Это была большая, хорошо ухоженная поляна, с ровным, словно подстриженным подлеском по краю. На поляне коренастая, широкоплечая и некрасивая девушка в свободной серебристой накидке с меховой оторочкой играла с лисенком.
И, странное дело, чем дольше Ольга смотрела на их игру, тем понятнее становилась ей красота девушки. Это была красота, какой прекрасны лошадь и пантера, породистая собака и змея, — красота функциональной гармонии живого существа.
Эта девушка не была человеком, но и в низковатом лбе с клинышком начинающихся от переносицы волос, и в тяжеловатой грации фигуры чувствовалась завершенность формы и замысла природы. А лисичка живым факелом металась перед ней, умильно заглядывая в глаза.
