Наконец Хуан медленно, в явной растерянности произнёс:
— Рыцарь де Рамена верит в Бога и в Господа нашего и в Его страдания, а ты?
Карлос назвал апостольский символ веры в его обычном содержании на родном языке.
— А дева Мария, матерь Божья?
— Я думаю, что она благословеннейшая среди жён, но я больше не молю её о заступничестве. Я слишком уверен, что Иисус Христос любит меня и слышит мои молитвы.
— Я считал, что поклонение святой деве — вернейший признак благочестия, — сказал растерянный Хуан, — но я ведь всего-навсего жалкий мирянин… О, мой брат, это всё ужасно! — он помолчал, и уже спокойнее добавил, — я убедился, что гугеноты никакие не чудовища с рогами и копытами. Скорее всего, они вполне добропорядочные люди, столько же полезные для мира, как и их соседи — католики. Но позор… но посрамления…
Смуглое лицо Хуана то вспыхивало румянцем, то бледнело. Перед его взором встала устрашающая картина — он видел своего единственного, горячо любимого брата облачённым в уродливое санбенито с факелом в руке в жуткой процессии, идущей на аутодафе[1]…
— Ведь ты сохранил это в тайне? Дядюшка и его семья не знают? — спросил он.
— Нет, не знают.
— Откуда же ты взял эти проклятые… ох, прости, эти идеи?
Карлос коротко рассказал ему, как к нему попал Новый Завет на испанском языке умолчав, однако, о личной своей драме, которая сделала это учение для него бесценным, не посчитав нужным назвать и имя Хулио Эрнандеса.
— Конечно, церковь нуждается в усовершенствованиях, — открыто признал Хуан, — но милый Карлос, — лицо его приняло выражение печального и нежного сострадания, — ты в прежние времена был таким изнеженным и несмелым, ты подумал об опасностях? Я теперь говорю не о позоре — видит Бог, очень тяжело об этом думать, очень тяжело, — повторил он, — но угрозы издевательств и мук?
Карлос молчал. Он стоял, устремив взгляд в высокое синее небо, словно возносил безмолвную молитву.
— Что у тебя на руке? — изменившимся голосом воскликнул Хуан, — кровь? Алмаз рыцаря де Рамена поранил тебя!
Карлос с улыбкой взглянул на небольшую рану.
— Я и не заметил её. Ру, потому что был так счастлив сжать руку брата, — глаза его сияли таинственным светом, он добавил:
— Может быть, так произойдёт со мной, когда Христос призовёт меня к страданиям. Я очень слаб, но Он может дать мне счастливую уверенность в Своей любви, и от радости я не почувствую мук… или Он поможет мне через них пройти…
Хуан не понял его слов, но он был глубоко тронут и не мог много говорить. Они медленно шли к воротам монастыря. Когда они почти дошли до места, где им следовало расстаться, Карлос спросил:
