У коновязи его догнал выскочивший следом босой бражник с золотушной головой и оловянным крестиком на распахнутой плоской груди. Он уцепил Куземку за рукав, настойчиво потянул в заход:
— Нужда есть, парень.
Не гадая, зачем он вдруг понадобился этому бражнику, от которого за версту мерзко несло перегаром, Куземко пошел за тын, прямо к вонючей яме. Было заметно, что мужик придерживал что-то под ветхой полою зипуна. Когда он поднял полу, Куземко увидел в руке у бражника ржавый полумесяц серпа.
— Десять алтын и две деньги, — озираясь, предложил мужик.
Куземко знал, что у пашенных в Сибири запрещалось покупать серпы и косы, сошники и конскую сбрую, потому как, спустив свое немудреное хозяйство, пропив его на вине и квасу, пашенные вконец нищали. Они уже не могли поднимать не только государеву, но и свою пашню. Да и вообще-то не нужен был серп Куземке, совсем ни к чему он гулящему человеку. И Куземко, с досадой махнув рукой, повернулся, чтобы уйти. Но мужик все понял по-своему — решил, что запросил явно лишку.
— Восемь алтын.
— На кой мне серп! Не пашенной я.
— Шесть… А то так дай на косушку.
— Сам ищу, у кого попросить, — Куземко отстранил скисшего бражника и поспешно зашагал на площадь. У амбаров его едва не стоптал лошадью горластый глашатай-бирюч, кликавший последний приказ воеводы:
— Изб не топить, вечером поздно с огнем не ходить и не сидеть, а для хлебного печенья и где есть варить поделайте печи в огородах и на полых местах в земле, подальше от хором, чтоб те хоромы не спалить!..
Бухаретины вялыми голосами окликали прохожих — все еще надеясь продать парнишку. Они обрадовались скорому Куземкиному возвращению, накинулись на него, загалдели, зацокали языками пуще прежнего.
А у Куземки, не в пример казакам, душа мягкая, что воск, и очень уж жалостливая. Он выхватил из-за пазухи еще теплый калач и сунул его парнишке в грязные, все в цыпках руки. Тот жадно ухватил хлеб, потянул ноздрями его духмяный запах, но есть калач не стал, перевел затравленный взгляд на одного из купцов, очевидно, старшего среди них.
— Ты не бойся — жуй, — ласково наставлял Куземко.
Парнишка отдал калач бухаретинам. Те зарадовались, мигом разломили хлеб и принялись чавкать. Ясырь, как на Востоке называли пленников, смотрел на них снизу вверх неотрывно и, мелко подрагивая кадычком, глотал слюну.
Такого Куземко уже никак не мог стерпеть. Ладно б обижали его самого, а тут дите малое, неразумное. Он разом взъерошился весь, отбросил котомку и попер на купцов. Те сначала удивлялись, потом в смятении попятились, не зная, как им быть и что делать. А он ухватил купцов за лоснящиеся от грязи чапаны и резко свел бухаретинов лбами. Бухаретины взвизгнули в голос и обвисли, и разом шмякнулись на землю. Глядя на них, парнишка еще больше испугался, тонко заверещал и — тоже наземь.
