— Вылазь-ко ты, душегубец! — злился подьячий.
— Чо! — опять закуражился Артюшко и крупными саженками поплыл к каменистой полоске Телячьего острова.
— Вертайся, Артюшко, не вводи во гнев воеводу, — советовали с берега дружки.
Артюшко не слушал их. Он плыл к острову размашисто, то взлетая на волну, то вовсе скрываясь из виду.
— Антихристов сын! — сердито сплюнул подьячий.
Ровный шум дождя то и дело пронзительно взрывался громовыми раскатами над загулявшей рекою, над дерзко устремленными ввысь маковками двух святых храмов.
Верещага хотел было спрятаться от дождя где-нибудь под опрокинутой вверх дном лодкой — что делать, коли оплошал? — и вдруг увидел дощаник, выгребший на самый стрежень Енисея. Круто ложась на один, на другой бок, утлое суденышко упрямо билось с водой и ветром. Казалось, что дощаник и не плывет вовсе, а стоит на быстрине, гордо выпятив смоленую грудь.
Позабыв о себе и о рыжем Артюшке, дед неотступно следил за дощаником. И была же людям нужда плыть в такую-то непогодь! Разве нельзя войти в тихую протоку, пристать где-нито к берегу и переждать сатанинскую круговерть?
И тут же Верещага с опаскою подумал, что нельзя, не ровен час — побьют торговых гостей разбойники, дочиста разграбят казну и товар. Гроза у разбойников всегда в товарищах, она и потачку им даст и все покроет.
Острым носом дощаник зарывался в воду. Она прокатывалась по палубе, пенясь и обдавая брызгами гребцов и кормчего, правившего теперь к берегу. Справа по борту у судна был тополевый, самый большой остров на всем плесе. Со времен Андрея Дубенского, первого красноярского воеводы, казаки называли остров по имени аринского князца Татуша, стоявшего здесь в зимнее время несколькими юртами и загонами для скота. Кормчий и выруливал в открывшуюся ему неширокую излучину, что разделяла острова Татушева и Телячий.
Продолжая следить за вертким судном, Верещага отметил про себя завидную сноровку кормчего: верно держит повыше причального плота, только бы где не врезался в отмель, а то каюк и купцам и товару.
Дощаник увидели и с острожной стены. На юру, где по колени в крапиве недавно стоял один Васька Еремеев, теперь шевелилась толпа. В мокрых до нитки синих, красных, зеленых кафтанах и однорядках, в зипунах и рубахах казаки и посадские, размахивая руками, живо обсуждали, кому б это быть с Енисейска в самой середке лета да по какому такому делу и надолго ли. Сходились больше на том, что плывут торговые люди из Москвы, Ярославля или Тобольска.
