— Подойди ко мне, любый! — и ухватила его зовущими руками.
Еще ничего не соображая, Куземко неверно шагнул к ней, споткнулся на ребристом полу и грохнулся на колени. И так он пнем стоял перед Феклушей какое-то время, пока не одумался и не вскочил, и не прижал к груди ее тугое да горячее тело. Он услышал, как бешено колотится, готовое выпорхнуть из груди, Феклушино сердце, как все прерывистей, все трудней дышит она.
— Старый он и слабый, поувечили его в драке, того смотри, карачун придет… А мне-то ласки до смерти хочется. Душа так и мрет. И никакого сладу с собою. И злюсь, так бы и разорвала его, мерина…
Шалея от приворотной женской близости, Куземко неумело поцеловал Феклушу в голое плечо, в шею. Но затем он почему-то отстранил женку рукой. А она грудью снова подалась к нему. С тем же упорством, с которым только что рвала застежки, потянула Куземку к себе.
2
Так вот каков порубежный Красноярский город! У слияния с Енисеем Качи, реки вертлявой, блудной, на золотистом песчаном мысу в 1628 году Андрей Дубенской поставил острог, который сначала называли Качинским. Зорким и неподкупным стражем поднялся острог на краю немирных разноязыких землиц. На северо-востоке от него кочевали тунгусы, на востоке — братские люди. С юга и запада острогу грозили воинственные киргизы и тубинцы, они никак не могли примириться с наступлением русских на Сибирь.
Двадцать с лишним лет спустя, когда Ивашко Айканов приплыл на Красный Яр, острог был все таким же, как и при Дубенском, вырос только посад. Конечно, Ивашко не мог сравнивать — он не помнил ни прежних строений, ни людей. Теперь он все видел как бы заново.
Ивашке нужно было предстать перед воеводой, вручить царскую грамоту, поэтому Ивашко надел шелковый с разводами кафтан с парчовыми поперечинами на груди и голубою опушкою, расшитые сапоги из красного сафьяна. За шелковый кушак заткнул пистолет английской редкой работы, доставшийся ему в наследство от покойного отчима. А колпак у Ивашки был белого атласа с очельем, унизанным розовым жемчугом.
Немало дивились казаки и посадские редкому богатству приехавшего киргиза. Только на воеводах и видели они подобную одежду. Правда, такой же камчатый кафтан как-то купил себе на Москве пятидесятник Родион Кольцов, да — надолго ли собаке блин! — пьяным пожег его, легши по спору в кострище.
Ивашко побывал у плечистой и высокой церкви Покрова, срубленной на посаде из отборных бревен совсем недавно — еще не успели почернеть ее бревенчатые стены и крутая крыша из драниц. Церковь была не такой уж большой по сравнению со знаменитыми московскими храмами, имела придел Алексея, божьего человека, отчего юго-западная часть посада звалась теперь Алексеевским краем.
