— А глупо, вы бы не слушали, — говорит он.
— Нет, уж рассказывай до конца, — отвечает барин, заставляя себя положить ложку и отодвинуться. — Чем же дело-то кончилось? — спрашивает он, между тем как баба берет чугун и несет его на нары, к детям.
— А тем и кончилось, — говорит Никифор, — что окончательно предал к земле мужик этого самого барина. Он после этой самой бани опять месяца три больной отдернул… То охотой прежде занимался, а тут и охоту свою забыл… Лежит и обещается: «Вот как выздоровлю, поеду по святым местам молиться». А мужик этот прослышал, что он хочет шинель себе походный шить, моментально разжился себе иглу, аршин взял и приходит на барский двор. Конечно, его сейчас увидали. «Это, говорят, портной, его-то нам и надо». Призывают в дом, барин говорит, «мне нужен, говорит, шинель из такого-то вот материя», а мужик с отроду не видал даже, как крают. Подумал и говорит: «Этого сукна, говорит, не хватает, надо в город посылать». Барин подошел, глянул и прямо велит в город ехать. Сейчас запрег кучер лошадей, барыня села в сани и в город, а мужик сидит, складывает это сукно, как мешок. Барин говорит, «что это ты делаешь, портной?» — «А вот я что делаю: я сперва наживлю, а потом на вас надену, мерку сниму». Надел на него этот мешок, «вы, говорит, только руки подберите». Подпоясал его совсем с руками, да как выхватит плетку, да через морду, по чем попало! До тех пор его порол, пока кричать перестал… Подобрал сукно да драло…
— Однако ты не изобретателен! — говорит барин.
Никифор и сам чувствует, что конец сказки, несмотря на все его раздражение, вышел слаб, и, краснея от стыда, спешит вывернуться.
— Как так? — спрашивает он, поднимая лицо и в упор глядя сквозь темноту на барина. — Вы не дослушали, а говорите, сами не знаете что. Он его не одной плеткой, а еще и аршином железным перекрестил как следует… Он ему, говорят, все руки, ноги переломал, до того бил. Барыня заявилась, а он убитый лежит… «Ну, говорит, теперь похвитались…» Выскочил в окно и прямо через сад, — потуда и видели… Там «ах, ах», «лови, лови», а его уж и след простыл.
Грубым тоном сказав последние слова, Никифор смолкает. Молчит от неловкости за него и барин. Никифор это чувствует и пытается убожество своей выдумки оправдать нравоучением:
— Да и верно, — говорит он, глядя в сторону. — Не наказывай зря. Вы вот еще молоды, а я этих побасок мальчишкой конца-краю нету сколько наслушался. Значит, в старину-то тоже не мед был…
