С утра мы собираемся у домика бакенщика и сидим целый день, с небольшим перерывом на обед. Ребята рассказывают разные случаи, расспрашивают о Москве и прочих местах. Лейтенант каждый час-полтора заводит мотор, желая удостовериться, что в решающий момент он не подведет. С бакенщиком у нас договор: если теплоход придет ночью, он пошлет за мной внука, а сам посемафорит на корабль, чтобы тот задержался.
Терпения у меня остается все меньше. Я часто вскакиваю, всматриваюсь в речные дали: не идет ли долгожданный. За широко разлившейся Обью расстилаются пойменные луга с темными копнами сена, за ними, точно гигантские стога, синеют далекие увалы Полярного Урала. Вода в реке странно переливается: ближе к берегу темная, мрачная и бездонная, дальше — все голубеет, пока не становится у чуть видного противоположного берега почти белесой.
Низкий могучий рев пароходного гудка доносится из-за поворота Оби, заставляя воздух дрожать. Зараженный моим нетерпением лейтенант бросается к катеру, но на полдороге останавливается, досадливо машет рукой и возвращается обратно. Больше никто из сидящих не трогается с места. Все смеются. Из-за поворота с пыхтением выползает маленький буксир, он тянет две баржи. Бедняге нелегко приходится, рядом с баржами он выглядит маленьким, но он бодро приветствует нас басовитым рыком гудка.
— Тьфу ты, оглашенный! — сплевывает бакенщик. — Чего реветь-то, будто ты фон-барон какой?! Ведь всю силу в гудок пускаешь, на ветер!
Ребята, посмеиваясь, рассказывают историю с этим буксиром. Года два или три назад, шутки ради, команда поставила на буксир гудок с какого-то списанного большого парохода. Встречные суда, слыша могучий бас, услужливо уступали дорогу, жались к краю фарватера: океанский пароход идет! Уступать дорогу буксиру следовало бы и раньше, он ведь такой работяга. Но порой еще оказывают уважение не за дела, а за громкий бас. Так матросы буксира дали урок некоторым любителям покрасоваться…
Наконец к вечеру показывается теплоход. Катер мчится наперерез теплоходу. Там стопорят машину: у милиции есть какое-то дело. После долгих маневров нам удается приблизиться к борту, на котором крупными буквами выведено: «Механик Калашников». Все пассажиры собрались на верхней палубе, сгрудились у правого борта и смотрят на нас. На виду у почтенной публики я весьма неуклюже проделываю акробатический номер, взбираясь по сброшенному веревочному трапу на нижнюю палубу. Вслед за мной летят брошенные лейтенантом мои вещи. Теплоход продолжает свой путь. Аксарка медленно удаляется, тает в голубоватой дымке. С крутого берега ребята машут руками.
