Лейтенант подозрительно зыркнул на Луку, потом увидел Собакина и с облегчением воскликнул:
— Ну, наконец! Наконец, офицер! Почему я должен общаться с какими-то разбойниками? Вот только… — он поморщился, — мне кажется, подпоручик, что вы не уделяете своему внешнему виду должного внимания…
— Что-о-о? — Собакин изумленно вытаращил глаза на японца.
— Вы что, не понимаете своего собственного языка? — глумливо улыбнулся лейтенант.
— Ах ты, сука… — подпоручик взмыл с табурета и ловко заехал японцу в челюсть.
Тот с грохотом улетел в угол и плаксиво заблажил.
— Да как вы смеете?!! Я офицер!..
— Да я тебя…
Я кивнул Луке и тот аккуратно оттащил подпоручика от японца.
— Павел Иванович, в самом деле…
— А чего он… — Собакин попытался вырваться из объятий великана, но быстро сдался. — Ты смотри, падла какая. Да я таких… вертел на…
— Павел Иванович…
— Все-все… — обиженно пробурчал Собакин, — делайте с ним что хотите…
— Поднимите, господина лейтенанта.
Лука с айном взгромоздили японца на табурет, Мудищев заботливо поправил ему воротник, зачем-то погладил по голове и ласково улыбнулся. Правда от этой улыбки лейтенанта аж передернуло.
— Итак, господин Кабо, вернемся к нашему разговору. Допущенные вами зверства к мирному населению мы опустим и сосредоточимся на другом — сейчас меня интересует расположение японских частей в этом районе, их количественный и качественный состав.
— Я вам все уже сказал! — надменно обронил японец. — Вы не имеете права требовать от меня сведения представляющие собой военную тайну. Немедленно передайте меня японскому командованию и можете рассчитывать на снисхождение.
— Ваше решение окончательное? — скорбно вздохнул я.
— Да!
— В таком случае, мы будем вынуждены применить к вам методы допроса третей степени.
— Это какие? — насторожился лейтенант.
— Пытки, — спокойно ответил я и кивнул Мудищеву — Можешь начинать.
Великан вышел из горницы, но уже через пару минут вернулся…
Вот честно, мне пришлось довольно долго уговаривать Луку принять палаческий образ. Громила, несмотря на свою жуткую внешность, неожиданно оказался абсолютно мирным и добрым человеком. При этом глубоко верующим. Он долго отказывался, конфузился, апеллировал к Святому писанию и согласился только на условии, что сам никого пытать не будет, а только прикинется катом. Я потом спрашивал Собакина, как Мудищев себя показал в бою — но тот уверил меня в беззаветной храбрости великана. Ситуацию окончательно прояснил сам Лука, объяснив, что защищать свою землю от врагов — это одно, а измываться над «рабами божьими», хотя бы и нехристями — совсем другое.
