«Вы не сможете жить в четырех стенах, заняться личным хозяйствам», — вот общее мнение обо мне в коллективе.
Да, они правы. И я в этом уверена. Но это беда моя, а не счастье.
Не знаю, не знаю, чем я займусь, когда выйду на пенсию, нет, не то, когда уйду из школы. Жить ради денег, ради личного хозяйства я не в состоянии.
«Работайте в школе, вам будут платить самую высокую ставку, работать будет легко, три дня в неделю отдыхать» и т. д. и т. п.
Да зачем мне эти деньги? Даже один час нелюбимой работы труднее, чем семнадцать часов работы с увлечением, когда ты отрекаешься от самой себя, когда весь отдашься делу, когда не существует для тебя собственного я, когда чувствуешь, то в этом нужном деле для людей ты сделаешь больше, чем кто-то другой.
И ты весь отдаешься делу, целиком, без остатка не думая о себе, о своих удобствах, о том, что оно даст тебе лично. Вот так бы где-то еще поработать. Придётся ли? Или так уж и суждено угаснуть душе?
Что ты принесешь мне 1970ый год?
31.12
Сегодня мне особенно грустно. Кажется я навсегда прощаюсь с моей единственной радостью. Даже письмо, если оно и придет, не принесет мне радости. Зачем оно мне, выпрошенное? Зачем оно мне от человека, в груди которого не звучит ни одна струна в ответ? Один только холод и равнодушие. Зачем стараться оживить душу человека, если она мертва по отношению к твоей? Да и вообще жива ли она по отношению хоть к кому-нибудь? Едва ли. Нет, ушло из моей жизни все: и большая любовь, и большая дружба. И я бессильна вернуть себе и то, и другое.
И никуда мне больше не хочется, даже видеть никого не хочется. Не хочу на других нагонять тоску. У каждого и своего горя хватает.
Вот дал бы он тогда возможность поговорить с ним, и жила бы опять со мной радость, не было бы этой мысли, что не захочет принять меня для разговора и опять бы поговорила я с ним с первой мыслью о пробуждении, и заряжалась бы бодростью на целый день. Судьбе было вольно отказать мне даже в этом призрачном счастье.
За что? За что она наградила меня нелюбимой работой, нелюбимым мужем, за что наградила одними сыновьями и ни одной девочкой, за что отняла последнюю радость разговора с ним, даже мысленного? За что?
Все, что я делала, я делала для людей и ради людей, никогда не жила собой, для себя лично.
Почему же я жестоко за это наказана?
Ну что же. Бывает в жизни у людей и хуже. И нечего мне стонать. Разве я только одна живу без друзей, без любимых и близких? Есть у меня ещё маленькие сыновья, которые пока близки мне и которым я нужна. Буду жить, пока кому-то нужна.
