Крысы размножаются с катастрофической быстротой и представляют еще одну из бед, постигших за последнее время Алеутские острова, куда они были завезены на судах со всех концов света. Пожирая остающуюся от военных массу пищевых отбросов, крысы после войны так расплодились, что начали представлять серьезную опасность для человека. Однажды ночью возле атхинской пристани я насчитал в луче своего карманного фонарика две дюжины крыс. Они кормились разлагающейся червивой рыбой, которую алеуты выбросили за ненадобностью. Крыс было так много, что, по словам Андрея, рядом с деревней стало невозможно разводить огород — они сгрызали урожай до того как алеуты успевали его снять.
Я переключил свое внимание с крыс на груду растений, которые предстояло засушить, и подумал, каково-то сейчас Бобу в поле, когда на дворе, как обычно, идет дождь, а ветер надул холодную погоду. Именно в этот момент в комнату ворвался мокрый и улыбающийся Кулачи.
— Денни говорит, что сегодня вечером в школе будут танцы, — объявил он. — Военных тоже пригласят. Наверное, будет много вина.
За последующий час мне пришлось выслушать сообщение о танцах шесть раз. Это известие взволновало всех без исключения. Денни спросил Лофлина, не возражает ли он против использования для этой цели помещения школы, и тот ответил согласием. Меня интересовало, где алеуты раздобудут музыку и как они танцуют.
Деревенские жители начали заходить в класс сразу же после обеда. Вскоре оттуда вынесли парты и стулья, и все присутствующие стали у стен в ожидании танцев.
В помещение входили все новые и новые люди. Похоже было, что здесь собралась вся деревня. Ребятишки сновали взад и вперед, а женщины с грудными детьми на руках пробирались в углы и оттуда застенчиво следили за приготовлениями, которыми руководил Денни.
Он был горд собой, суетился, давая указания, куда передвинуть ту или иную мебель, и отпускал шутки по-английски и по-алеутски. Затем прибыл джаз: Альфред Прокопьев, улыбаясь во весь рот, явился с большим аккордеоном, Джордж Прокопьев с лицом скелета принес потрепанный барабан, а Моисей Прокопьев — испанскую гитару; сам Денни играл на банджо.
Военные вошли все вместе. Напуская на себя важность, они громко разговаривали с Денни и развязно обращались с девушками; затем, бросив через всю комнату взгляд в нашу сторону, нахмурились.
Я не представлял себе, что классное помещение может вместить столько народу. Люди стояли, вплотную прижавшись к подоконникам и классным доскам. Оркестранты настраивали инструменты, а алеуты безучастно смотрели вокруг. Трудно было определить, что испытывали все эти люди, исключая детей, которые нетерпеливо шныряли по комнате, да девушек, застенчиво хихикавших, кокетничая с военными. Денни открыл вечер несколькими ударами по струнам своего банджо; остальные оркестранты нерешительно подхватили, но не попали в такт. Тогда они начали вторично, на этот раз удачнее, и вскоре комната наполнилась звуками "Ты мое солнце". Это было удивительно хорошо! Старый Джордж с каменным лицом безукоризненно отбивал такт, а Денни выводил на банджо какие-то замысловатые пассажи. Музыканты преодолели уже с дюжину сложных мест, но никто не пошел танцевать.
