Женька побледнел, затем покраснел, скрипнул зубами и выскочил из кабинета.
– Евгений Александрович!.. – одиноко прозвучал растерянный голос завуча.
– Вы… Да как вы?.. – я не договорила и вылетела следом, поймав на себе укоризненные взгляды руководства и презрительный – Лилии Альбертовны.
– Су-ука! Оккупанты, б…! Политическая ошибка! Тебя бы туда!..
Он сидел в оружейной и рыдал – бесстрашный воин-интернационалист, старший разведчик, офицер-орденоносец, не приученный спрашивать, зачем его суровой родине понадобилось посылать его и еще сотни тысяч таких же мальчишек в самое пекло. Им было знакомо только одно понятие – воинский долг.
Мода на «афганцев» прошла.
Конечно, ни к какому балету Татьяна Анатольевна отношения не имела, но впечатление производила именно такое – будто перед вами прима Императорского театра, не нового, а того, овеянного легендами, времен Дягилева и Петипа. Легкая, изящно-точеная, с царственной осанкой, любезной, чуть снисходительной улыбкой, она вызывала искреннее и неизменное восхищение даже будучи в пенсионном возрасте. И по-прежнему считалась лучшим в городе преподавателем английского, учиться у нее было престижно, а попасть можно было только по протекции. Вот и Наташа добилась аудиенции через знакомых.
Дверь распахнулась, и перед ней предстала хозяйка. Безукоризненный чуть заметный макияж, свежий маникюр, элегантные брючки со свитером (как выяснилось позже, домашние) – все свидетельствовало о совершенном вкусе. А за спиной, ну натурально, улыбался столь же ухоженный шотландский колли.
Чай пили в огромной, по представлениям обитательницы хрущевки, но очень уютной гостиной. Беседа текла плавно и была весьма приятной. Наталья никак не могла определить, что же мешает ей в таком милом и чистом доме, с такой любезной и интеллигентной хозяйкой, что давит, откуда это ощущение дискомфорта. И наконец поняла – ощущение одиночества – не беспросветного и тяжелого, но – одиночества. Оно сквозило во всем: и в стерильной чистоте, и в совершенстве интерьера, и в отсутствии семейных фотографий. Кроме одной – с нее напряженно, без тени улыбки, смотрел молодой красавец. И было в этом снимке что-то неуловимо пугающее, тревожное…
– Мой сын Герман, – кивнула в сторону фотографии Татьяна Анатольевна, поймав пристальный взгляд гостьи. – Он живет в Москве.
Надо же, даже имя сыну выбрала по себе – красивое, гордое, звучное…
– А почему… почему вы одна? – решилась спросить Наташа. И добавила восхищенно: – Такая женщина!
