И неуемное волнение,
И мой вопрос, и твой ответ…
И взгляд, от страсти потемневший,
И нашей ночи первой пыл,
И ветерок внезапный вешний…
А ты? Ты, верно, все забыл…
Как больно бьет, бывает, слово!
Ты предлагаешь мне дружить…
А я произнести готова
Все то же: «Alles aber nichts!»
– Oder, – машинально поправила Мария – откуда-то вдруг всплыли обрывки гимназических знаний.
– Что?
– Кто из нас немец? По-немецки «Все или ничего» – «Alles oder nichts!», если она это хотела сказать. А aber – но. Ты ее любил?
– Мне было с ней хорошо.
– А потом?
– А потом я встретил тебя.
– И?..
– И… И все! – он беспомощно развел руками.
– Мне ее жаль. Очень, – прошептала она. – Умная, интеллигентная и, наверное, красивая…
– Да… Марийка, родная, давай я сожгу это письмо, и мы больше не будем к этому возвращаться. Я просто не посчитал возможным что-либо от тебя скрывать.
– Нет, – она покачала головой. – Возвращаться не будем, а жечь ничего не надо. С чувствами так нельзя.
Они и правда больше никогда не говорили об этом, но письмо Мария сохранила навсегда.
А купеческая Самара тем временем неуклонно превращалась в промышленный Куйбышев. Строились дома и предприятия, открывались клубы и дома отдыха – осуществлялось «планов громадье», и молодые журналисты, уже получившие от щедрот государства квартиру, работали с небывалым подъемом, ощущая свою сопричастность великому делу Сталина – Ленина, свято веруя в правильность курса, указанного вождями и партией.
Благосостояние советского человека выросло настолько, что родное правительство решило запретить аборты: «Нам нужны люди! Наша страна готова вырастить и прокормить всех своих граждан!».
Карандаш резво бегал, едва успевая за словами главврача роддома: теперь непременно повысится рождаемость… женщины будут навсегда избавлены от непоправимого вреда, наносимого искусственным прерыванием беременности, от угрозы бесплодия… каждая, слышите, каждая должна лично поблагодарить товарища Сталина за заботу о здоровье ее и будущих детей, за дарованное ей счастье материнства!
– Спасибо, – Маруся захлопнула блокнот. – А теперь, если можно, не для прессы.
– Не для прессы? – устало взглянула пожилая женщина. – Извольте. Теперь начнут привозить с кровотечением, с морковкой, с ложкой… Раздолье для абортмахеров! Но это между нами, я надеюсь.
– Да-да, я понимаю, конечно!
– Кстати, а у вас дети есть?
– Нет, все как-то…
– Вот и не тяните. И приходите рожать!
– Договорились! – она улыбнулась и направилась к выходу.
