«А ты как? И о чем ты, кстати, хотела поговорить?»
«Успокойся, параноик! Все нормально. Уэйд тебя уже облапал? Между прочим, это карается».
Адам знал Анджелу с третьего класса, но подружились они только в пятом, когда поехали на ночную экскурсию в обсерваторию. Октябрь в штате Вашингтон всегда пасмурный, однако на такой случай коварные владельцы обсерватории запаслись планетарием. Тридцать десятилеток (под бдительным присмотром пары родителей, включая Марик Дарлингтон – мать Анджелы) разложили на полу спальные мешки и глазели, как на потолке разворачивается Вселенная. Шоу длилось всего пятнадцать минут, а потом его просто включили еще раз. И еще. После четвертого повтора начался бунт, и сотрудник обсерватории врубил «лазерное шоу», которое последний раз крутили в начале 80-х, если не раньше. Тридцать сонных подростков начали засыпать под наполненную светом колыбельную «Темная сторона Луны».
Утром Адаму пришла смс: папа сообщал, что заберет его на час позже, потому что миссис Наварре попросила «полечить молитвой» ее ревматоидный артрит.
– Да неужели? – спросила мама Анджелы. И все-таки предложила подбросить Адама до дома.
Адам и Анджела тихо сидели на заднем сиденье, а миссис Дарлингтон – лет на десять старше его матери – без умолку болтала, то и дело поглядывая на них в зеркало заднего вида.
– Ну как, вам понравилось? – спросила она. – Да, настоящий космос вам так и не показали, но шоу было неплохое, когда его крутили в первый раз. А лазерное представление – боже мой, я прямо молодость вспомнила! Однажды я тайком от родителей побывала на таком мероприятии. Дело было в Голландии, все курили травку, и дым стоял коромыслом, а лазерные лучи в дыму казались прямо трехмерными! Кстати, именно тогда тетя Фамке познакомилась с дядей Дирком и забеременела твоим двоюродным братом Лукасом.
– Мам! – Анджела закрыла лицо ладонями.
– А что? – Миссис Дарлингтон покосилась в зеркало на Адама. – Ой, прости, Адам, я не хотела тебя смущать.
– Вы меня нисколько не смутили, – сказал Адам.
Даже наоборот: мама Анджелы разговаривала так, как матери обычно не разговаривают. Он мог слушать ее вечно.
– Мои родители считали, – продолжала она, – что сюсюкать с детьми и избегать определенных тем нельзя. Что это сродни жестокому обращению: из них вырастут нежные тепличные цветочки, которых в настоящем мире просто сожрут заживо. Да мне и самой нравилось, что взрослые ждут от меня понимания. Что это я тянусь к ним, а не они снисходят до меня. Понимаешь?
