– Но и в тебе тоже были воспитаны какие-то правила поведения и то, что ты называешь принципами.
– Я не была воспитана в уважении к благородству, справедливости, морали и нравственности. Мои родители были воры. Преступники. Они научили меня выживать и побеждать в их мире.
Он выслушал ее слова без всякой видимой реакции.
– Они всегда находили уважительные причины для своих поступков, – продолжала Аманда. – У них был собственный кодекс чести, которого они придерживались. Никогда не воровать у бедных, только у богатых. Никогда не применять насилия. Никогда никого не выдавать, даже самых больших подлецов. Свою профессию они считали благородным искусством. Но к десяти годам я уже понимала: кодекс чести основан на самообмане. Мы были обычными ворами, а не людьми искусства. Преступниками. И мало чем отличались от мелких карманников.
– Именно поэтому мать отправила тебя в школу?
– Нет, просто я стала ей мешать. Она рассчитывала забрать меня оттуда, когда я стану совсем взрослой и сделаюсь ее сообщницей. Она посещала меня в школе, но когда мне исполнилось пятнадцать, я заявила, что никогда не буду воровать с ней и что мне противен такой образ жизни. Она мне часто писала после того, но больше я никогда ее не видела.
– Но она же вернулась в твою жизнь сейчас? Она или отец?
Мгновение Аманда молчала, затем прошептала:
– В некотором смысле.
Она отвернулась от него и с головой зарылась в подушки.
Габриэль даже не понял, что она плачет, пока до его слуха не донеслись сдавленные всхлипы. Он положил руку на ее вздрагивающую спину, но от этого она зарыдала еще сильнее. Он прижал ее к себе, целуя в попытках успокоить.
Понемногу Аманда затихла, он прижался губами к ее виску и произнес:
– Расскажи мне. Мне кажется, я что-то знаю, но, наверное, не самое главное.
Не поворачиваясь к нему лицом, Аманда сказала:
– Самое главное заключается в том, что я снова начала воровать. Я вернулась к тому, чему меня учили в детстве. – Она вновь напряглась. Прошла минута, и она повернулась к нему лицом. – Ты не потрясен и не возмущен?
– Нет, по крайней мере не тобой.
Аманда приподнялась на одной руке.
– Ты знал.
– Я догадался. Однако мне не известно, почему ты это сделала.
– Возможно потому, что в этом моя истинная природа, а годы достойной жизни были миражом.
– Неужели ты говоришь всерьез? Ты когда-нибудь задавалась вопросом, какова настоящая Аманда Уэверли? Ты ведь нашла ее в той школе, где оставили тебя родители. Я хочу узнать, почему ты пошла на риск утраты своего истинного «я».
