Мы должны теперь думать не только о себе, но и о своем народе. Американцы мне рассказывали, что на самом деле творится в Европе. Миллионы беженцев, миллионы в лагерях. Они умирают от истощения, их расстреливают, там происходят вещи, которых ты и представить себе не можешь. Матери отдают своих детей совершенно чужим людям, отправляют на корабле в Америку, только бы они выжили. Потому что самим им не выжить. Мне-то повезло, но на что я теперь употреблю жизнь, которую мне подарили? Мы должны победить Гитлера. Или он – или мы!
Виктор бросил на Морица вызывающий взгляд. Что-то в нем и впрямь изменилось. Прежде Виктор не сказал бы «народ», имея в виду евреев. Сказал бы «община» или «братья». И подразумевал бы не европейских евреев, а только своих – родных, друзей и соседей. Альберт и Мими смотрели на него с удивлением. Их сын повзрослел. Может, даже больше, чем им хотелось бы.
– Останься, – прошептала Ясмина.
Отчаяние в ее голосе, настойчивость привели его в раздражение. Виктор резко встал и прошел на кухню. Альберт подал знак всем сидеть и последовал за ним.
– Ты уверен, что хочешь быть солдатом?
Виктор, все еще голодный, искал в шкафу хлеб.
– Да, папа́.
– Это правда, что коалиция собирается войти в Европу?
Виктор откусил от черствого багета, не ответив.
– Где? – спросил Альберт. – На Корсике? На Крите? На Сицилии?
– Им нужны агитаторы, – прошепал Виктор. – Люди, которые не бросаются в глаза. Выглядят как итальянцы, говорят без акцента.
– Значит, Сицилия?
Вошла Ясмина с пустой тарелкой.
– Ты не уйдешь, – решительно заявила она.
– Я вернусь, farfalla.
Ясмина в сердцах швырнула тарелку в раковину. Альберт вздрогнул.
– Уймись, Ясмина.
Не удостоив отца вниманием, она продолжала сверлить Виктора взглядом.
– Кое-что изменилось.
Виктор удивленно посмотрел на нее. Альберт тоже удивился. Вошла Мими и спросила, что случилось. Ясмина резко развернулась и вышла. Входная дверь защелкнулась. Виктор растерянно смотрел ей вслед.
– Она успокоится, – пообещал Альберт и положил руки на плечи сына. – Я тобой горжусь, figlio mio[61].
Виктор высвободился и тоже направился к двери кухни. Мориц – единственный, кто остался за столом в гостиной, – почувствовал на себе взгляд Виктора. Его недоверие – не выболтал ли Мориц тайну.
Мориц выдержал его взгляд.
– Она сейчас успокоится, – сказала Мими, идя вслед за сыном, и нежно погладила Виктора по голове. – А ты пока прими ванну, tesoro![62]
Виктор отстранил ее и вышел из дома.
