Ночами с улицы доносились голоса солдат, горланивших на улицах портового квартала. Мориц научился отличать англичан от американцев. Днем слушал детей, играющих среди развалин в футбол, перекликающихся соседок и старьевщика с деревянной тележкой, хрипло выкрикивающего Roba vecchia![52] И еще Мориц слушал двух женщин, которые с утра принимались таскать камни, разбирая руины своего жилища. Однажды он услышал, как синьора и синьор Сарфати ссорятся. Она упрекала его, что он вечно где-то пропадает, а тут нужен мужчина, чтобы ворочать эти проклятые обломки. А кто будет зарабатывать деньги, чтобы за все платить, возражал Альберт, за новые стены, за мебель, за крышу?
Он опять работал в больнице, его взяли туда сразу. То же самое начальство, что уволило всех евреев, теперь принимало их на работу с распростертыми объятиями, будто прошлое – просто дурацкое недоразумение. Врачи требовались даже острее прежнего. Надев старый свой халат, Альберт занимался пациентами, а о прошлом помалкивал. Но если когда-нибудь этим лицемерам понадобится от него какая-то услуга, он даст понять, что ничего не забыл.
Восстановление дома полностью лежало на плечах женщин.
* * *
Мориц чувствовал себя виноватым: он валяется в кровати бесполезным бревном, тогда как две женщины ворочают камни. Когда жар спал, воспаление пошло на убыль и он снова мог ясно мыслить, Мориц однажды утром встал, пригладил перед маленьким зеркальцем волосы и спустился по останкам лестницы. Голова кружилась от слабости, нога нещадно болела, но он радовался тому, что снова дееспособный человек. Альберт только что ушел. Первый этаж выглядел немного прибранней: сквозь завалы пролегли пути, по которым можно было перебираться из комнаты в комнату. Камни выносили в сад, где уже высилась большая куча. Но стены-то по-прежнему были разрушены.
– Buongiorno, Signora. Можно, я вам помогу?
Мими, замешивавшая цемент, распрямилась, уперла руки в бока и недовольно уставилась на него. Сперва этот взгляд его смутил, но он тут же понял, что смотрит она не на него. А на пижаму Альберта, которая была на нем.
– Только не в этом виде! – Мими рассмеялась, опустила мастерок в ведро, вытерла руки о передник и жестом велела ему следовать за ней. – У вас один размер, – сказала она, доставая из платяного шкафа коричневые брюки Виктора и его рубашку. – Примерьте.
Когда Мориц спустился вниз в одежде Виктора, придерживая брюки за пояс, чтобы не свалились, Мими рассмеялась:
