Алиджан не стал задерживаться на базаре. Он оптом продал оба ведра урюка и, не заходя к отчиму, заторопился в чайхану, где его поджидал приятель, курносый Шамси.
Чайхана находилась на берегу речки, неподалеку от дома Алиджана. Алиджан сразу же увидел своего сводного брата, Шамси, растянувшегося на паласе, на свежем воздухе.
— Заходи, не стесняйся! — крикнул он Алиджану. — Будь, как дома!
— Ишь, валяется, будто кучалы[30] наелся!
— Присоединяйся! — Шамси приподнялся на локте, цокнул языком. — А здорово ты вчера всыпал этому женоподобному… Расправился с ним, как с тем барсучонком! А мы тут плов затеяли. Ребята пошли за продуктами.
— Что за ребята?
— Джарарыкские. Слушай! Слетай-ка за пол-литром.
— Денег ни гроша.
— Так я тебе и поверил! — Шамси кивнул на пустые ведра. — С базара и без денег?
— Так то мамины…
— Ах, ты, маменькин сынок!
Шамси любил подразнить Алиджана. Сам он был низкорослый, и с особым удовольствием подтрунивал над высокими, статными парнями. Уж если кто из них даст оплошку — Шамси нахохочется досыта! «Вырос, да ума не вынес», — это было его любимое присловье. И он радовался, когда Алиджана называли не «палваном», а «простаком» и «дылдой».
Заметив в глазах приятеля насмешку, Алиджан опустил на землю коромысло с ведрами и накинулся на Шамси, обхватив его громадными лапищами, как котенка. Но с Шамси было не так-то просто сладить. Он ловок, увертлив, крепкоголов. Еще в детстве прославился тем, что с разбегу открыл головой двустворчатые ворота. Во время драк он, как клещ, впивался пальцами в ворот противника и норовил ударить головой в нос или подбородок…
Возня двух великовозрастных оболтусов привлекла внимание посетителей, сидевших за чаепитием на широкой, застланной коврами сури. Одни добродушно посмеивались, другие неодобрительно хмурились. Старики качали головами: ну и молодежь нынче, совсем распоясалась!
Алиджану, наконец, удалось положить Шамси на обе лопатки. Он выпрямился, победно улыбаясь, не замечая направленных на него укоризненных взглядов, Шамси, видно, не смирился с поражением — вскочил на ноги, принял боевую позу, нагнув голову, как бычок. Алиджан, готовясь к новой схватке, начал было стягивать с себя рубашку, но его остановил один из посетителей:
— Нехорошо, сынок. Постеснялся бы старших!
— Вам-то какое дело? — огрызнулся Шамси. Алиджан зажал ему рот ладонью, силой усадил на палас, сам пристроился рядом.
Сидевшие на сури с нескрываемым любопытством разглядывали его сильное тело: грудь — колесом, набухшие вены, мускулы — словно отлитые из стали, пятерни — как когтистые лапы беркута…
