В самый разгар веселья на ступенях айвана выросла фигура тощего, босоногого, бедно одетого старика. Он вытащил из-за пазухи какую-то бумагу, судя по всему, жалобу, и, размахивая ею, обращаясь к Насриддинбеку, стал несвязно излагать ее содержание. Насриддинбек никак не мог уразуметь, что хочет от него старик, но рассвирепел — ему сейчас было не до жалоб. Недовольный тем, что какой-то бедняк отвлекает его от веселого застолья, он в гневе отвернулся. Тотчас к старику кинулись байбаччи, схватили его за руки. Старик вырывался, взывал к доброте Насриддинбека — равнодушное молчание было ему ответом. Байбаччи выволокли старика за ворота. Саидкаримбай, подозвав их к себе, сделал им выволочку: где у них были глаза, как они допустили, чтобы во двор проник нищий бродяга?.. Таким не место на байских пирах!
Свадьбу праздновали в течение целой недели.
В один из этих дней, когда Насриддинбек, Султанмухаммад, верховный судья и Саидкаримбай, попивая муссалас, играли в шахматы в балахане — верхней комнате для гостей, прибыл гонец из Чимкента. Он уже побывал в Урде, оттуда его направили к Саидкаримбаю. Пройдя в балахану, он вручил Насриддинбеку послание от Главнокомандующего.
Прочитав письмо, Насриддинбек испытующе взглянул на сарбаза, на бая, хмуро молвил:
— Плохие вести.
Он торопливо попрощался с хозяином, давя сапогами шахматные фигуры, валявшиеся на ковре, прошел к выходу, спустился вниз и на Лочине помчался в Урду.
Вечером он собрал у себя своих приближенных, дабы до возвращения в Ташкент Асадуллахана обсудить план обороны города. Но больше всего Насриддинбека волновало другое: как бы, если Святейший впадет в немилость и его отзовут в Коканд, самому занять его место… Предстоящее возвращение Асадуллахана было совсем не ко времени: он мог перебежать дорогу мирзе, ведь он из рода Худояра…
Когда Насриддинбек осторожно высказал свои опасения, Султанмухаммад ободряюще заявил:
— Все, кто предан беку, встанут на вашу сторону. В вашем распоряжении будут две тысячи сабель, сотни ружей, семь пушек.
Насриддинбек обласкал сарбаза благодарным взглядом:
— Спасибо на добром слове. Вы — моя правая рука, — он задумался. — Враг приближается к Ташкенту. Похоже, нам придется вести бой под городскими стенами…
Двор Мирхайдара, прославившегося не меньше, чем легендарный Рустам, ни на минуту не оставался пустым. Слух об освобождении гончара достиг самых отдаленных махаллей — к Мирхайдару шли и шли люди. А собратья по ремеслу, гончары Тухтамурад, Камбарали, Гаибназар, Абдумумин наведывались чуть не каждый день. Они помогали Мирсаиду, а тот учился у них: ведь о каждом из них можно было сказать — золотые руки! Тухтамурад мастерски обжигал посуду: когда он вынимал ее из печи, на ней не оказывалось ни единой царапинки. Камбарали славился ловкостью и проворством: при наличии глины он мог за день наделать тысячу мисок — таваков, да еще несколько десятков горшков для кислого молока. С Гаибназаром же никто не мог тягаться в разрисовке посуды.
