В это утро Жиль и Ренке решили по мере возможности воспроизвести день Октава Мовуазена.
По заключению экспертов, последний был отравлен постепенно возраставшими дозами мышьяка в течение нескольких недель.
С другой стороны, врач, лечивший Мовуазена, показал, что покойный страдал болезнью сердца. Вот почему он всегда носил в левом кармане жилета круглую картонную коробочку с пилюлями, в состав которых входил дигиталин. Однако аптекарь Боке с угла площади Ла Кай, изготовлявший эти пилюли, утверждал, что никогда не добавлял в них ни грана мышьяка.
— Как видите, месье Жиль, мы с точностью до минуты следуем распорядку дня вашего дяди. Выяснить, каков был этот распорядок, оказалось нетрудно. Во-первых, потому, что Октава Мовуазена все знали и все с ним здоровались. Во-вторых, потому, что он никогда ничего не менял в своем, так сказать, образе жизни. Для пущей точности мне следовало бы зайти в гараж, заглянуть в застекленную конторку и просмотреть вчерашние счета. Выговоров он никому не делал, но если что-то ему не нравилось, вытаскивал из кармана толстый красный карандаш и писал несколько слов, редко больше. И каждый до смерти боялся обнаружить у себя на столе его записку…
Большинство траулеров вернулось в порт еще ночью, но несколько моторных к парусных баркасов еще тянулись вереницей между двумя башнями, направляясь к причалу вблизи маленького кафе Жажа.
— В этот час ваш дядя выкуривал первую трубку…
Парикмахер, подметавший салон, дверь которого была распахнута, проводил их взглядом.
— Смотрите-ка, с вами не здороваются! А вот с Октавом Мовуазеном здоровались все, хотя и знали, что он не ответит. Разве что буркнет нечто невнятное.
И молодой длинноногий Жиль пошел тяжелым медленным шагом, как Октав Мовуазен во время утренней прогулки.
На улицах еще было безлюдно, но около рынка уже царило оживление: туда один за другим подъезжали грузовички рыботорговцев. Жажа, упершись руками в бедра, во весь голос переговаривалась с экипажем только что причалившего судна, палуба которого была заставлена корзинами с рыбой.
— А, вот и ты! — вскричала она, завидев Жиля. — Что ты тут делаешь в такую рань? Кофе-то хоть пил? Зайди, пропусти стаканчик — ты же посинел от холода.
Она затащила его к себе. За мраморными столиками замаривали червячка кумушки с рыбного рынка, ожидавшие, когда зазвонит колокол.
— Иди-ка сюда. Я тебе кое-что покажу.
Жажа увела Жиля в кухню.
— Правда, что ты взял этого к себе на службу? Ренке остался ждать у входа в кафе.
