Едва Жиль нажал на кнопку звонка, как дверь распахнулась, словно гостя заранее высматривали. Из полутьмы прихожей донесся приветливый, чересчур приветливый голос Бабена:
— Входите, месье Мовуазен. Я вас ждал.
На втором этаже через перила перегнулась чья-то фигура в светлом.
— Давайте пальто, шляпу.
Бабен помог Жилю раздеться.
— Дорогу, конечно, знаете? Идемте. Наша приятельница решила не ложиться спать, пока не поздоровается с вами.
В гостиной с ее процеженным сквозь абажуры светом Армандина в соблазнительном дезабилье привстала с кресла навстречу Жилю.
— Вот как вы помните о друзьях, месье Мовуазен! Вы уже забыли, что я — первая, кто принимал вас в Ла-Рошели?
Тепличная атмосфера дома внушала Жилю отвращение. Здесь тоже были приготовлены напитки. Не слушая возражений, его угостили коктейлями.
Затем, перехватив взгляд судовладельца, молодая женщина встала и протянула Жилю холеную руку с кроваво-красными ногтями.
— Оставляю вас вдвоем, господа. Сигары на камине, виски в серванте.
Глаза Бабена смеялись. Как всегда, он курил очень крепкую сигару, опалявшую ему усы. Заложив пальцы за проймы жилета, то расхаживая взад-вперед, то останавливаясь, он иронически поглядывал на посетителя и наконец удовлетворенно бросил жирное:
— Ну-с?
Жиль, губы которого дрогнули, как и всякий раз, когда он усилием воли преодолевал свою робость, ответил:
— Я полагал, что застану здесь всех этих господ.
— Недурно, друг мой, недурно! Так вот, здесь этих господ нет; более того, можете не сомневаться, что я не собираюсь рассказывать им о нашей встрече. Садитесь.
Жиль не пошевелился.
— Как хотите… Кто сообщил вам новость?
Мовуазен молчал.
— Ладно! Это не имеет значения. К тому же завтра утром я все равно узнаю.
Он опять засмеялся, налил себе выпить и принялся мерить шагами гостиную.
— Опять недруги?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— А жаль. Вы мальчик неглупый, из вас мог бы получиться толк. Вот уже четыре месяца я наблюдаю за вами, месье Мовуазен. Хотите, я откровенно выскажу вам свое мнение? Так вот, отказываясь прислушаться к советам людей, которых вы почитаете своими врагами, вы обожжете себе крылышки. Я знаю, вам это безразлично. Вы в возрасте, когда кончают самоубийством из-за простого «нет» или даже заурядной интрижки. Беда в одном: кроме вас, пострадают и другие, у которых, быть может, нет желания умирать.
И тут Жиль, напрягшись сверх всякого предела, задал вопрос:
— Вы знаете, кто отравил моего дядю?
Серые глаза судовладельца с любопытством уставились на него.
