— Понимаете, моя сестра жизнь за мадам Колетту отдать готова. Вот почему, невзирая на профессиональную тайну…
Лепар деликатно встал и хотел было уйти на кухню к жене.
— Останьтесь, папа, — остановил его Жиль. — От вас у нас нет секретов, не так ли, месье Ренке?
Инспектор, склонный к некоторой торжественности, сделал жест, означавший: «Вам одному судить…»
Сесть на маленький раззолоченный стульчик он не решался.
— Капельку спиртного?
И Лепар, как и полагается радушному хозяину, наполнил крошечные рюмки. На то, чтобы все освоились и атмосфера потеплела, ушло несколько минут.
— Так вот, месье Мовуазен. Вам известно, что вскрытие вашего дяди было поручено доктору Виталю. А любой подтвердит вам, что Виталь приятель месье Плантеля и обедает у него каждую пятницу. Однако при вскрытии присутствовал и адвокат доктора Соваже. Упоминаю о нем потому, что это исключает известные гипотезы. Внутренности, как вы понимаете, были отправлены в Париж, в институт судебной медицины. Официальное заключение в ла-рошельскую прокуратуру еще не поступило. Зато к нам, в полицию, был звонок…
Ренке держал в руке рюмочку с золотым ободком, не решаясь ни поднести ее к губам, ни поставить на стол.
— Я был в кабинете у комиссара, когда ему позвонили, и тут же решил предупредить вас, месье Мовуазен. Экспертиза обнаружила во внутренностях мышьяк.
Эспри Лепар потупился. Из кухни по-прежнему доносилась болтовня Алисы.
— Вы хотите сказать, что мой дядя действительно отравлен? — спросил Жиль.
— Так показывает экспертиза… А первыми нас предупредили потому, что теперь расследование неизбежно приобретет новый размах.
На мгновение перед глазами Жиля встала легкая фигурка Колетты. На мгновение он засомневался, и кровь отхлынула у него от лица.
— Ничего не понимаю! Немыслимо, чтобы…
— Я тоже так считаю… Уже завтра мадам Колетту, без сомнения, вызовут на допрос. Полиции дано задание восстановить картину жизни Октава Мовуазена в последние дни перед смертью. К сожалению, это трудно, может быть, вовсе невозможно — с тех пор прошло больше полугода. Во всяком случае, предположение, будто доктор Соваже собственноручно отравил вашего дядю, начисто отпадает: ходу на набережную Урсулинок ему больше не было, и с Мовуазеном он не встречался.
И Поль Ренке продолжал:
— Вы позволите мне поделиться с вами своими соображениями, месье Жиль? Я человек маленький — всего лишь инспектор полиции — и не больно ученый. Но Ла-Рошель я знаю. Я бываю в местах, куда вы не ходите, — в маленьких кафе, в барах, на рынках — всюду, где люди ведут разговоры и не слишком меня опасаются. До сегодняшнего вечера я полагал, что вас хотят вывернуть наизнанку.
