Моуди обиженно надулся, словно ребенок, которого лишили сладкого:
– Идите к ней. Прямо сейчас.
– Не могу. У вас сейчас стресс. Вы не готовы заботиться о своих детях. Вы страдаете маниакальной депрессией, мистер Моуди, и вам необходимо лечиться. У вас недавно был нервный срыв…
– Я справлюсь, у меня есть план. Раздобыть жилой фургон, раздобыть лодку, забрать детей из этого грязного города, из облаков смога, отвезти их в деревню – ловить форель, охотиться, учить их выживать. Как поет Хэнк-младший[3], сельские ребята выживут. Учить их ворошить вилами навоз и есть на завтрак здоровую пищу, подальше от таких сволочей, как он и она, до тех пор пока она не возьмется за ум, как знать, сколько еще она будет с ним вошкаться, трахаться с ним перед детьми – какой позор!
– Постарайтесь успокоиться.
– Вот, смотрите, я успокоился. – Моуди сделал глубокий вдох и шумно выпустил воздух. Я почувствовал его зловонное дыхание. Он хрустнул пальцами, и серебряные перстни сверкнули на солнце. – Я спокоен, я чист, я готов действовать, я отец, идите и скажите ей!
– Так не получится.
– Это еще почему? – прорычал Моуди, хватая меня за грудки.
– Отпустите меня, мистер Моуди. Мы не сможем говорить, если вы будете так себя вести.
Его пальцы медленно разжались. Я постарался отойти от него подальше, но наткнулся спиной на машину. Мы стояли так близко друг к другу, что впору было танцевать медленный танец.
– Скажи ей! Это ты меня обосрал, мозговед, ты и исправляй!
В его голосе прозвучали угрожающие интонации. В заведенном состоянии психопаты способны наломать дров. В этом они еще хуже шизофреников, одержимых манией преследования. Я понял, что увещеваниями тут ничего не добиться.
– Мистер Моуди, Ричард, вам нужна помощь. Я ничего для вас не сделаю до тех пор, пока вы ее не получите.
Моуди пробормотал что-то бессвязное, брызжа мне в лицо слюной, и нанес сильный удар коленом вверх – классический прием уличной шпаны. Однако я ожидал от него именно этого, поэтому отклонился в сторону, и его колено задело лишь габардин моих брюк.
Промах вывел Моуди из равновесия, и он пошатнулся. Стыдясь того, что мне приходится это делать, я схватил его за локоть и бросил через бедро. Упав навзничь, Моуди пролежал на земле с четверть секунды, затем снова набросился на меня, размахивая руками, словно обезумевшая молотилка. Дождавшись, когда он приблизился вплотную, я присел и ударил его в солнечное сплетение, не слишком сильно, так, чтобы у него только перехватило дыхание. После чего отступил в сторону, чтобы не мешать ему стоять, согнувшись пополам.
