Бирс Хинкли, старый аптекарь, сидел за рулем пожарной машины — в глазах его блестела тоска по прошлому, по тем дням, когда он мог водить. А еще на его лице была ясно написана страшная картина того дня, когда с деревней случится очередная катастрофа: все молодые уедут, и некому будет повести машину к славной победе. Бирс частенько сиживал за ее рулем — вот уже много лет.
— Прикурить, что ли? — спросил он Фуллера, увидев между его губами погасшую сигару.
— Нет, спасибо, мистер Хинкли, — ответил тот. — Все равно уже невкусно будет.
— А так, можно подумать, вкусно! Ну и гадость эти сигары…
— О вкусах не спорят, — возразил Фуллер. — Кому что нравится.
— Ну да, на вкус и цвет товарища нет, — кивнул Хинкли. — Я всегда говорю: живи и не мешай жить другим. — Он поднял глаза к потолку. За ним было ароматное гнездышко Сюзанны и ее кота. — У меня в жизни только и осталось радостей, что видеть радость других.
Фуллер тоже посмотрел на потолок и храбро поднял тему, о которой они не решались заговорить.
— Будь вы молоды, поняли бы, почему я так с ней обошелся. От этих красивых зазнаек одна морока.
— Да и так понимаю, память-то не отшибло. Мороки с ними будь здоров.
— Если у меня когда-нибудь будет дочка, я бы не хотел, чтобы она выросла красавицей, — продолжал Фуллер. — В школе они так зазнаются, что света невзвидишь.
— Согласен, это ты верно подметил, — кивнул Хинкли.
— Если у тебя нет машины и денег, чтобы спускать на всякие развлечения, они тебя и близко не подпустят! — сказал Фуллер.
— А они что же, обязаны? — весело спросил старик. — Я бы на месте красоток тоже всякую шпану не подпускал. — Он кивнул сам себе. — Ну да что теперь говорить… Ты вернулся с войны и все счета свел. Высказал все как на духу.
— Эх-х-х… — протянул Фуллер. — Да таких разве проймешь?
— Ну, не знаю. Есть такая старая традиция в театре: играть во что бы то ни стало. Даже если у тебя воспаление легких или ребенок смертельно болен, ты все равно выходишь на сцену и играешь.
— Да вы меня не успокаивайте, у меня все хорошо. Я не жалуюсь.
Старик вскинул брови.
— А кто про тебя говорит? Я про нее.
Фуллер покраснел, смущенный собственным эгоизмом.
— У нее тоже все хорошо.
— Неужели? — спросил Хинкли. — Может, оно и так. Да только в театре сегодня дают спектакль, а она почему-то дома сидит.
— Да вы что? — изумился Фуллер.
— Ну да. И носу не кажет за дверь с тех пор, как ты отправил ее восвояси.
Фуллер попытался язвительно усмехнуться.
