— А тебя дед с бабкой отпустят? — полюбопытствовал Петька.
Шурка твердо заверил, что, конечно, отпустят… И вот вчера он целый день намекал деду, что, мол, неплохо бы сходить ему к выемке да кислицы нарвать. Непонятливый дед говорил, что эта трава совсем ни к чему в доме и еще говорил, что, мол, успеется… И теперь, стоя за углом дома с мешком под тужуркой, Шурка крепко засомневался в успехе задуманного. Выглянув, посмотрел на деда, все еще тюкавшего топором, на бабку у стайки и, решившись держать ответ после, прямиком через сад и дыру в ограде заторопился к дому соседей.
…Поджидая Шурку, Петька топтался уже на дороге. Но, торопясь к нему, на крыльце Ломовых Шурка увидел своего приятеля Семушку и его больную мать — тетку еще не старую, но такую худую, что на нее и смотреть больно было. Платье на тетке болталось просторно, а на лице, считай, одни глаза оставались.
Шуркина бабка как-то сказала, что страдает тетка от «нутряной» непонятной болезни. «С сутрясения это, — объясняла бабка, беседуя с подружкой из деревни. — Как енный мужик попал под поезд, она и зачахла». Бабка поджала ладонью щеку, подумала и сказала еще: «И пошто она этого приблудного к себе приняла? Ни ее, ни Семку он не жалеет. Я-т хоть слепая, а вижу — душа у него те-емная»…
Бабка говорила так про Семушкиного отчима — мужика длинного, остроносого и будто пришибленного. Ходил он всегда с опущенной головой, на людей не глядя и почти что ни с кем не разговаривая. Из-за него и Семушкины друзья к нему домой не ходили — потрухивали.
Шурка посмотрел, как Семушка усаживает мать на крыльце. А когда она села, опираясь о доски сухими слабыми руками, Семушка опять ушел в дом и тут же вернулся с жакеткой в руках. Укрыв матери плечи и спину, он спустился с крыльца, спросил:
— За кисликой, Шурк?
Шурка только кивнул, поправляя на голове кепку. Семушка повернулся в сторону выемки, виновато нахмурился.
— Я б тоже пошел с вами. Да вишь, опять она разболелась. А дома сегодня никого больше нет…
Шурка видел, что Петька сердится и машет ему кулаком. Заторопившись, он сказал Семушке:
— Ты оставайся, смотри за ней. Мы и сами сходим. — И, не зная, чем еще помочь дружку, пообещал: — Я тебе потом дам кислицы. Целый пучок…
Петька встретил его сердито:
— Ну ты и собираешься…
— А че, Петьк?
Петька не ответил. Повернувшись, он посмотрел назад. От дома за ними семенила шестилетняя Зинка.
— Па-аайду-у! — заливаясь слезами, голосила она.
— А то! — кивнув на Зинку, ответил Петька. Он повернулся к сестре, и сделав грозный вид, пообещал: — Счас навшиваю!
