В это время дверь в дом отворилась, и, навстречу им троим выбежала средних лет женщина, взволнованно заламывая руки, унизанные браслетами и перстнями.
За её спиной развивалась накидка из какого-то дорогого меха, одежда, насколько могла судить Лика, носила названия известных буреградских брендов.
— Ах, Оскар, что же вы медлите — пропустите скорее докторов! — воскликнула она.
Лика переглянулась с Темперенс — меньше всего они могли ожидать как-раз такого приёма.
— Скорее, прошу вас, доктор, мы вас ждём! — продолжала между тем дама, обращаясь к Лике и еще больше усиливая её внутренний диссонанс. — Я увидела вашу машину из окна — спасибо, что приехали так быстро!
По-прежнему ничего не понимая, она проследовала за дамой в дом, Темперанс скользила рядом, Крокки, задержавшаяся на минуту, чтобы рявкнуть на швейцара, семенила за ними сзади.
Внутреннее убранство дома утопало в роскоши — помимо уменьшенных копий мраморных колонн, здесь были всевозможные статуи, вазы, ковры, ворс которых доходил Лике почти до колен (крокодильчика в нем вообще не было видно), картины на стенах, и хрустальные люстры.
Всё это Лика успела лишь окинуть беглым взглядом, потому что встречавшая их мадам Алекстон (как предположительно называла ее про себя Лика) говорила, не умолкая на ходу.
— Вы представляете, доктор, это длится уже третий день… До этого он недели две… ну, сами понимаете… У него это бывает раз в два-три месяца, и ваши специалисты нам всегда помогают…
Но чтобы такое! Такое — в первый раз, потому я и решила вызвать экстренно…
— А… Что именно в первый раз? — набралась храбрости спросить Лика.
Мадам Алекстон остановилась и поднесла ладони к вискам.
— Ах, это ужасно, у меня сразу начинает разыгрываться жуткая мигрень… Даже говорить об этом!
Вы понимаете, доктор… Он… Немного не в себе…
Но Лика всё еще ничего не понимала.
— Ему плохо? — спросила она наугад.
— Ах, доктор… Это мне — плохо! А он… он ловит белочек!
— Белочек? — переспросила Лика, чуть не ойкнув оттого, что Кроки наступила ей лапой на ногу.
— Да! — навзрыд воскликнула женщина, поднеся к глазам тонкий платок, и всхлипывая. — И еще пытается их целовать!
За палисандровой дверью на втором этаже оказалась просторная комната, служившая, по-видимому, рабочим кабинетом. У окна стоял письменный стол из черного дерева с золотыми чернильницами на нём и дорогим пергаментом. Рядом — пюпитры с крепящимися на них эскизами чертежей, разбросанные по полу чертежные принадлежности и пустые бутылки.
