Однако работа над моей иерархией страха оказалась тяжелее, чем ожидалось. Чем придирчивее я об этом размышляла, тем более дифференцированными становились ступени моего страха и тем обширней список. Пока я не почувствовала себя от его длины и своей болезни такой запуганной, что отодвинула его. Предстоящая ярмарка предлагала мне отличное оправдание для того, чтобы больше не заниматься этим. Она была вызовом, который я должна была принять; я взобралась бы по меньшей мере на несколько ступеней моей иерархии страха, идя на контакт с незнакомыми мужчинами, возможно, даже разговаривая с ними и касаясь их при обмене деньгами.
В субботу вечером я поставила будильник на пять пятьдесят. Апрель и я должны были рано встать, чтобы приготовиться, однако, когда легла, я поняла, что не могу заснуть. Снова и снова я думала о том, как много изменилось за пять месяцев, проведенных в Мелвью. В августе я бы еще не решилась завести собственное торговое место.
Я робко стояла напротив мистера Штрассе и едва могла вымолвить слово, я видела опасность во всех сокурсниках мужского пола. Теперь я могла смотреть на них, как на часть массы. Самым большим и лучшим изменением был, конечно, Лука. В первую нашу встречу в женском общежитии меня парализовал его взгляд. Если бы мне в тот день кто-нибудь сказал, где я буду находиться сегодня, я бы высмеяла его. Тогда я думала, что Гэвин был тем, кому я могла довериться.
Я прошла долгий путь, слишком долгий, чтобы вернуться к своему старому «я». Был только путь вперед, любой шаг назад убил бы меня. Я пережила ад и вышла оттуда израненной, второй раз я бы уже не смогла это сделать. Я на правильном пути. Я лишь не должна смотреть назад, не должна оглядываться на свой ад по имени Алан.
С такими мыслями в голове я наконец заснула – пока меня не вспугнуло прикосновение к плечу и я не ударилась лбом обо что-то твердое.
Я застонала, а рядом со мной охнул Лука.
– Будить тебя опасно для жизни.
– Я проспала? – Я торопливо огляделась.
– Нет, – ответил Лука.
В приглушенном свете гостиной я смотрела на него, и мне бросилось в глаза, что на нем нет ничего, кроме боксерских трусов. Мои глаза находились на уровне середины его тела, и даже в предрассветном полумраке я увидела, как выделяется его мужское достоинство под тонкой тканью.
Надеюсь, он не мог видеть в сумраке мои побагровевшие щеки.
– Что случилось? – спросила я и отвернулась. Я решила идти только вперед, однако при знакомстве с такой значительной частью Луки речь шла уже не о ходьбе, а о беге вприпрыжку.
