Как массажистка, говорили, она была очень хороша, у неё были очень сильные руки и какие-то чудные ладони, шелковистые, снимающие боли, будто проникающие под кожу. Ещё Клионер слышал о том, что Раиса спальню сдавала мужчинам, а сама спала на диване в гостиной, и этот доход помогал ей справляться с нуждами на выпивку и еду. Сдавала жильё она только мужчинам, поскольку когда ей нужен был секс, они её тут же удовлетворяли, с одним только условием — презерватив.
Раиса была в компании Лейкина, агрессивного напористого мужика, который не верил ни в Бога, ни в чёрта, а верил в одни золотые монеты, в южно-африканские крюгерранды. Он любил сыпать поговорками, и все они были на тему денег: рубль — ум, а два рубля — два ума; что милее ста рублей? Двести; Не бери в голову, бери в карман; Дело не в деньгах, а в их количестве, — и так далее. Ещё от него всегда несло потом, и каждый, кто морщился от этого, желал, чтобы кто-нибудь другой посоветовал использовать дезодорант и выбросить рубашки из синтетики.
В какой-то момент Клионер решил, что Раиса поглядела на него, крикнул Привет! и махнул рукой. Раиса вгляделась близоруко, не узнала, кто там махнул, но яркие губы на всякий случай вспорхнули поверхностной улыбкой. Пусть кто-то в Раису бросал камни, но она просто более активно делала то, чем занимались большинство россиянок в иммиграции, — подыскивала мужа-богача; найти такого мужа нелегко, поскольку они всегда нарасхват.
«Вот и этот, — глядела она в толстую морду ухажёра, в морду намеренно не побритую, с наглыми выпученными глазами, — вот и этот наверняка врёт про свои золотые запасы. Ему бы трахнуть меня подешевле, ограничившись только рестораном. Но как бы он мне не подливал, ничего у него не получится, пока не вытяну пару платьев, колечка с каким-нибудь ценным камнем и хотя б одного крюгерранда на шею».
— Слушай, коль ты такой бизнесмен, — сказала ему Раиса, — сделай меня богатой женщиной. Я тоже способна горы свернуть, но я — типичная слабая женщина, которой не хватает руководителя и начального капитала.
— Сделаю! — брызнул Лейкин слюнями, и она тактично утёрлась не сразу, а когда он склонился над шашлыком. — Я тебя сделаю свободной. Деньги, как говорил Достоевский, это чеканенная свобода. А золото — высшая свобода. Ты, чувиха, ещё та. Хочу тебя иметь в своём гареме.
Он подтолкнул её под скатерть с низким, почти до пола, подолом.
— Ну-ка, давай начинай отрабатывать своё будущее богатство.
