— Если бы только один унитаз, — сказала Марина с дрожью в голосе.
— Что там ещё? — спросил Заплетин.
Он знал и без этого вопроса, что с её точки зрения Татьяна была белоручка, лентяйка, грязнуля, была нахлебница, неблагодарная, не умела и не любила готовить, и ко всему была ещё хамкой, — женщины просто гениальны в обрисовке других женщин.
— Да всё на свете! — прорвало Марину. — Я ведь вижу, как ты стараешься, делаешь всё, чтоб её покрыть. А она… посуду не моет, бросает стаканы, где попало, пыль стирает с грязными разводами, даже свои грязные трусы не могла постирать сама, мне почему-то пришлось стирать.
— Но, — осторожно вставил Заплетин, — разве в стиральную машину мы должны своё закладывать отдельно? Ты же сказала, что можно всё вместе.
— А, ладно, — сказала Марина и отвернулась лицом к стене.
Приехав домой из аэропорта и вытащив сумки из машины, Щеглов пошёл в гараж за лопатой и в самом дальнем углу участка извлёк из земли бутылку шампанского. Они сфотографировались с бутылкой, откупорили, разлили по стаканам, но пить не смогли — вино прокисло. Из холодильника тут же возникла трёхлитровая бутыль калифорнийского шабли, женщины выложили закуски.
В какой-то момент, без причины видимой, изрядно опьяневшая Марина кулаком трахнула по столу, и стала орать, как психопат на самой верхней стадии бешенства. Когда она назвала Татьяну грязной свиньёй и ещё паскудой, Татьяна вскочила и убежала. Заплетин тоже хотел уйти, собрать свои вещи, вызвать такси и уехать из этого дома, но он не знал, куда им деваться. Он стал объясняться и улаживать, ходил утешать и звать Татьяну, сумел её даже вернуть в компанию. Выплеснув все свои претензии, Марина умолкла и успокоилась. Все постепенно повеселели, чему помогали бокал за бокалом, и в результате все так напились, что даже по душам поговорили и даже решили, что всё в порядке. Заплетин, однако, уже понимал, что надо съезжать, и съезжать поскорее.
Подбирая актёров для первого фильма, Клионер не рискнул обратиться к Картовникову. Своей величавой красивой внешностью Картовников ему напоминал неприступного, прошлого века графа, и слишком, по крайней мере, по слухам были знамениты все его приятели, остававшиеся в России. Не отказа боялся Клионер, он не был особенно тонкокожим, но поскольку речь шла о порнофильме, отказ мог оказаться и глумливым, и насмешливым, и издевательским.
«И всё же, почему бы не попробовать пригласить его на главную роль, — размышлял Клионер, то и дело поглядывая туда, где сидел Картовников. — Участие в фильме такого красавчика гарантировало бы успех».
