Смеркалось. Постепенно загорались старинные чугунные фонари, фары машин, рекламные вывески, витрины различных магазинов, в которых всё выглядело недоступным. Заплетин смотрел, как автомобили, блестящие, чистые, с виду новенькие, будто сошедшие с конвейера, струились вдоль каменных особняков, смотрел на водителей и пассажиров, одетых в хорошую одежду. Все эти австрийцы ему казались таинственными, сказочно богатыми, и он поверить не мог, что когда-нибудь и он окажется за рулём одного из таких автомобилей.
В трамвае всё было непонятно, — сколько платить, как заплатить, на какой остановке выходить, — но тут попалась старая венка, которая могла им объяснить на смеси английского и французского, — языки эти Заплетин изучал в ожидании эмиграции. Венка даже вышла вместе с ними, помогла им даже дойти до «Неу Бау», где находились их чемоданы, помогла разобраться с портье гостиницы, потом довела их до «Херналсерхоф», куда с двумя тяжёлыми чемоданами они тащились минут тридцать.
Уже знакомый им филиппинец провёл их в комнату 23. Туда они шли сквозь другую комнату, в которой жили пять человек. Открыли дверь, но войти не могли, навстречу им ринулась еврейка, пожилая, со встрёпанными волосами, с разъярённым лицом — настоящая фурия.
— Нас уже трое, — орала она. — Безобразие, с нами мать-старуха. Вон, глядите, совсем не ходит, мы её стаскиваем на горшок. Нас не имеют права теснить.
Пожилой еврей, понятно, что муж, тоже выкрикнул несколько слов, и руками на Заплетиных замахал, словно назойливых мух отгоняя. В комнате были две лишних кровати, явно предназначенные для Заплетиных, но под таким яростным натиском они ретировались в холл гостиницы. Там филиппинец развёл руками:
— Я ничего не могу поделать. — Он распотрошил свои бумаги. — Найдите что-то на пару ночей. Пятница всегда тяжёлый день. В воскресенье дадим вам отдельную комнату.
Они с полчаса помаялись в холле. Глаза от недосыпа так слипались, что, казалось, они заснули бы стоя. В Заплетине взбухла волна бешенства, и он взбежал к двадцать третьей комнате.
— Извините, — сказал он, дверь распахнув. — Эти пустые кровати — наши. Нам обещали в воскресенье предоставить отдельную комнату.
Еврейская пара спустилась в холл, бурно поскандалила с островитянином, неохотно смирилась с ситуацией. Портье пошёл за комплектом белья, и наскрёб всего на одну постель. Кровать была узкая, на одного. Заплетины тесно прижались друг к другу, послушали гул машин за окном, голоса соседей по комнате, уснули и проспали до утра.
