Между новой и прежней жизнью, между Австрией и Россией, были два часа в самолёте, и эти два судьбоносных часа много лет вспоминались с ясностью, недоступной подробнейшему дневнику. Вспоминался таможенный осмотр, лишивший его серебряной ложки (когда-то подаренной умершей бабушкой), нескольких книг (не самиздатовских, а купленных в книжных магазинах), а также банки с перловой крупой, которую родители всучили, чтоб не пришлось голодать в обстановке, где человек человеку — волк. В эту крупу один из таможенников долго тыкал карандашом, пытаясь выискать драгоценности. Карандаш ничего там не нащупал, но банку с перловкой всё же забрали, чтоб, очевидно, ещё поискать и найденное сунуть в собственный карман. Вспоминался застеклённый переход от пограничников к самолёту, переход, напоминающий стеклянную кишку, высоко подвешенную над землёй, переход, о котором он столько грезил после отъезда друга Щеглова, который в белых штанах, без вещей, остановился среди перехода, закурил сигарету, отбросил спичку, огляделся по сторонам и решительными шагами удалился в мечту Заплетина. Оказавшись в той же стеклянной кишке, примерно там, где его приятель последний раз закурил в России, Заплетин тоже остановился и попытался в толпе провожавших, отгороженных отблёскивавшими стёклами и железными прутьями ограды, разглядеть родителей и друзей, но все слились в безликую массу. Он помахал рукой этой массе и повернулся к ней спиной.
«Как развернётся новая жизнь? — думал он в кресле самолёта. — В том, что мне, не еврею, а русскому, удалось получить визу в Израиль, я должен Бога благодарить. Наверное, будь я совершеннее, я благодарил бы только Бога, но я осмеливаюсь полагать, что мне помогли и мои достоинства, — настойчивость, воля, смелость, терпение. Однако, кто наделил меня этим, кто в какой-то зыбкий момент обратил негативное в позитивное? Господи, как я тебе благодарен»!
Самолёт стал снижаться, в окнах покачивалась аккуратно расчерченная земля. Колёса дотронулись до Австрии, он перекрестился, — всё! И, поглядев на часы, запомнил, — запомнил, кажется, навсегда, что вторая его жизнь началась 15 июня в 11 часов 45 минут, по новому, то есть по Венскому времени. Он сошёл с трапа, вздохнул полной грудью, глянул в глазок фотоаппарата, наведённого кем-то на только что прибывших.
— Куда вы? — спросила их у трапа круглолицая девушка из Сохнута, в свободном, из грубой материи платье. — Если в Израиль, сюда, пожалуйста.
