Девочке очень повезло свалиться на мягкий бабкин живот, а не на твёрдое дерево лавки или, что хуже, упасть на пол. А бабка, конечно, заорала — и от боли, и от испуга, но, слава богу, тощая внучка по весу была если не кошкой, то не больше, чем три кошки, иначе, всё получилось так, как если бы с печки на бабкин живот одновременно свалились три кошки; в результате, живот бабки не лопнул, и ничего в нём не нарушилось, лишь только ускорились и завершились процессы, называемые естественными.
Перетятько лежал, тяжело дыша, слушая звуки переполоха, с ужасом думая о последствиях пережитого удовольствия. Девчонке, однако, хватило ума умолчать о причине её падения, фотограф сделал вид, что не проснулся, а бабка, исподнее простирнув и поменяв его на сухое, и не забыв отругать девочку, послала её досыпать на лавке.
— Ах, эти русские тёплые печи! — воскликнули рядом с Перетятько.
От этого внезапного восклицания его собственная слюна плеснула в дыхательный проход, и он закатился в неистовом кашле. Абадонин, оказавшийся за столом, ударил Перетятько по спине, кашель моментально оборвался, и Абадонин продолжал:
— Не всё обожаю в русской деревне, но к русским печам — нежнейшие чувства. Бывало, вскарабкаешься на печь, в душный, дымком пропахнувший сумрак, и часто это не сумрак даже, а непроницаемая темнота. Утонешь коленями в матрацах, полезешь по качающимся кочкам сквозь ворох заскорузлых одеял, пахнущих старой пылью и пеплом, нащупаешь что-то вроде подушки, завалишься, на спину перекатишься, закроешь глаза, и ощущение, будто падаешь в мягкую пропасть. И, о как мечталось в неё проваливаться в сопровождении нежного тела! Один, в томительных грёзах о рае, с усладой внимаешь звукам вокруг: мурлыканью рядом возникшей кошки, тихому потрескиванию поленьев, мокрому, с хрипами, кашлю хозяина, сварливому голосу старухи, хныканью упрямого младенца, которого пытается усыпить тихая песенка юной мамочки. О, крыша мира, с которой слетаешь в самую суть настоящей жизни, в прелесть фантазий о юной мамочке, в сон, за которым другой сон… Так дербалызнем за русские печи!
И этот восторженный монолог Абадонин закончил так логично, что нет даже смысла пояснять, как именно он закончил. Перетятько, как и следовало ожидать, тост Абадонина не поддержал из-за возможности мигрени.
