– Прощения просим, – поднялся на ноги Порох.
А Оля коротко буркнула:
– Иду, – и снова обернулась к своему гостю.
– Ты, Оленька, главное, выздоравливай, – тепло сказал тот и даже слегка погладил Олю по щеке костлявыми пальцами. – Мы с тобой после еще поговорим.
Он развернулся и, ссутулив плечи, быстро пошел прочь по коридору.
* * *
Оля сама не знала, для чего решила разыскать Виталия Кузнецова по кличке Рябой. Просто слова Пороха засели в голове, крутились там навязчивой песенкой: «Азалия, магнолия… Сеть цветочных магазинов… Тир на «Динамо». Что она станет делать, когда найдет его, Оля пока не думала. Но эта была простая и понятная цель в расползавшейся по швам жизни.
В жизни, где тренер, в очередной раз навестивший ее в больнице и переговоривший с лечащим врачом, пряча глаза, объявил ей, что профессиональный спорт отныне для нее закрыт.
– Не опускай руки, Оленька, – мямлил он. – Это не конец света. Можно в институт физкультуры, потом тренером… Место я тебе найду, перспективное…
Оля в ответ молчала и разглядывала облупившуюся краску на стене палаты. Со спортом покончено, это было ясно. Не будет больше заснеженного леса, зовущей вперед голубоватой лыжни, уверенной силы рук, вскидывающих спортивную винтовку. Не будет олимпиад и медалей. Все. Эта часть жизни завершилась. Значит, нечего и плакать.
Теперь оставалось только разобраться с еще одной перевернувшейся с ног на голову ее частью – с мамой Людой и отчимом Петей. Порой Оле этот поворот казался даже забавным. Сколько раз в детстве она, несправедливо обиженная, запертая в комнате, избитая, голодная, воображала себя принцессой, которую держит в заточении злая мачеха. Сколько раз фантазировала, что Людмила – не ее настоящая мать, что она несчастный подкидыш, на котором все отыгрываются. И столько же раз твердила себе: «Глупости! Перестань верить в сказки!» Теперь же, когда фантазии оказались реальностью, оказалось, что от этого знания к прежней жизни вернуться будет уже невозможно. А как сложится другая, новая, пока было непонятно.
Олю выписали из больницы в начале января. Вернуться домой – в ту квартиру, которую привыкла считать домом, – она уже не могла. И все же зайти, чтобы расставить точки над «и», стоило.
Дверь ей открыл отчим. Оля, пока ехала из больницы домой, старалась взять себя в руки, успокоить полыхавший в душе после разговора с дядей Славой пожар. Теперь же, увидев перед собой ненавистного Петю, взрослого мужика, который столько лет издевался над ней, орал, оскорблял, порол и отвешивал пощечины, запирал в комнате и морил голодом, вдруг как-то резко успокоилась. До сих пор она еще не испытывала такого состояния – все человеческие чувства словно разом отключились, осталась только холодная, ясная в сознании собственной правоты ненависть и бешеная энергия.
