– Так мой отец был военным? – спросила Оля. – Зачем же он после подался в киллеры?
– Это уж я не знаю, – развел руками Порох. – Разметало нас… Только когда мы снова с ним встретились, он уж форму-то снял, да и я тоже. Время такое было, Оленька, все крутились, выживали, как могли.
– А эти трое, которые убили его и… маму, – с трудом сглотнув, все же выговорила Оля. – Их вы знали? Где они сейчас?
– Знал… Так ведь сколько лет прошло, – отозвался Порох. – Кто уже на легальный бизнес вышел и за бугор свалил, кто куда. Один, правда, до сих пор тут, в Москве, ошивается – Кузнецов Виталий Андреевич, по кличке Рябой. Может, помнишь его? Рожа такая, изъеденная…
– Помню, – прошептала Оля.
В памяти всплыло узкое лицо, худые щеки в оспинах, мрачный тяжелый взгляд. Вспомнилось, как опрокинутый на пол Сергей, хрипя, пытался вытащить из внутреннего кармана пистолет. И как этот, Рябой, навалился на него, выкрутил руку, а пистолет отшвырнул в угол носком ботинка.
– Ну вот, теперь он предприниматель, сеть цветочных магазинов у него, – продолжал рассказывать Порох. – «Азалия», что ли. Или «Магнолия»… Прям солидным человеком заделался, охотой увлекается. Только пострелять по старой памяти ездит. Знаешь, боевой тир на «Динамо»…
Оля отрешенно слушала его. А перед глазами вставала картинка, как она направит дуло в уродливое лицо Рябого. Как успеет уловить ужас в глазах, панику, острое желание жить, а потом нажмет на спуск и превратит его голову в кровавое месиво. За все. За собственное искалеченное детство. За Фараона. За… маму.
Это был пока не план, не сложившееся намерение. Так, фантазия, дающая силы пережить то, что рассказал ей Порох. И все же в голове уже мелькало: только подождать, пока плечо заживет, с раненым плечом не выйдет. И Машка… Главное, чтобы Машка за ней не увязалась. А ведь увяжется, точно увяжется…
– Остальные двое уже не в России, – продолжал тем временем Порох.
И Оля снова перебила его.
– Хорошо, это исполнители. А кто стоял за ними, вы знаете?
– Откуда? – развел руками Прохор. – Это копать надо, искать. Говорю же тебе, его многие убрать хотели. Снайпер был от бога, еще в армии себя проявил, потому и подался потом на военную службу. Не человек, машина для убийства. Как с таким талантом не нажить себе врагов.
– Котова! – взвизгнула внезапно высунувшаяся в коридор медсестра. – Ты почему еще не в постели? Режим не для тебя существует? Десятый час…
И навязчивые картинки, всплывавшие в воображении, рассеялись. Снова проявился из пустоты длинный больничный коридор, белый свет зудящих над головой ламп, кипа карт на столе сестринского поста.
