И слаще нет святости и очищения духа, чем в его дождях, амальгаме его зеркал, траве и яблоке, забытом средь крошева. И плавает, и растекается бесконечный белый цвет его картин. И невинные его мальчики с глазами ангелов, хлебнувших войны и голода, с бесконечными главными вопросами вырастают во взрослых мужчин и остаются при этом беззащитными и неприкаянными. И непременная тонкость происходящего со всеми, включая тебя и меня, превращает моментальные два часа в нашу бесконечность во вселенной.
При бесконечности течения плана – внезапное резкое падение тела, и понимаешь, насколько зыбко наше спокойствие и как не уверен в себе наш мир. В кадре живет театр и бросает происходящее на пленке под ноги. Я в воронке соучастия.
И так, пласт за пластом, он соскребает накипь моих лет, и потому я беззащитна, и потому плачу. Но, поплакав ребенком, навсегда отлученным от родного и теплого, я вдруг неожиданно для себя расцветаю. Водой из голубенькой детской лейки он поливает росток души, чтобы тот не очерствел.
Все это о бессмертии. Бессмертии доброты, которая суть веры. В каждом кадре он пытается оградить, спасти, наполнить светом и глубиной. В каждом кадре он защищает от суеты и подчиняет особому своему темпоритму, увлекающему сознание вглубь себя самого. Доброта не бывает суетлива. Искусство пахнет ладаном, а не попкорном.
И чтобы родились юные силы жить дальше, нужно совсем немного – включить любую его картину. И нужно очень много – позволить себе остаться живым.
Для тех, кто верит, есть Бог. Я знаю, где его искать.
Тарковский.
Журнал «Русский пионер», июнь 2014
СТО ЛЕТ, нет, лет пятнадцать уже не встречала людей, чтобы были крепки, как скалы. Повсюду либо борзые двойные стандарты, либо жалобное нытье в оправдание своей гнуси. А окончательно добил меня вот какой момент. Решила я прыгнуть в телевизор и вписаться в музыкальную программу «Артист». Заманил прямой эфир. Беспрецедентное, согласитесь, и крайне редкое явление для нашей многоуважаемой громадной страны. И тут вот канал «Россия» таки взял и решился вещать по-настоящему прогрессивно. Плюс заманила идея: человек поет перед громадной стеной, а зритель в это самое время голосует. Если испытуемый набирает безусловное количество голосов, стена величиной с дом поднимается, и наш герой попадает в народные объятья. Отлично, думаю. Не избито. Подставы быть не может. Наконец-то телек предложил мне хороший эфир, а то сплошь караоке, прыжки с вышки и вбивание в буквальном смысле в чужую шкуру. Обрадовалась я и пошла сидеть в жюри. Компания подобралась зашибенная – бесподобные Евгений Маргулис и Николай Фоменко плюс молодая певица Юля Савичева. Сели мы и стали смотреть и слушать кастинг. Люди приходили, надо признать, разные. Уровень мастерства то убивал, то радовал. Четыре дня сидели мы и наблюдали истеричек, бардов, голосистых пустышек, рэперов-сосунков, законсервированных в ретро стариков с молодыми лицами, пары, дуэты, хоры, тетю, которая заговаривала перед нами пчел, парня из Самары, который, не имея слуха, то выл Scorpions, то срывался в Преснякова, девушку в кокошнике, девушку в венке, девушку в шляпке, девушку в брекетах, девушку с пером, юношу с укулеле, девушку, которая все никак не могла собраться и спеть и неожиданно для всех и, мне кажется, в первую очередь для себя, сообщила, что у нее вот прямо сейчас происходит МЕНСТРУАЦИЯ (Фоменко выкинуло из кресла, на котором он корчился, и воображаете, каким шуткам был дан зеленый свет). Одним словом, богата земля русская, ой, не так – государство российское – талантами. Было, кстати, очень много действительно интересных ребят. Их мы с вами будем наблюдать с 5 сентября. И я вообще-то не об этом. Считайте это краткой справкой. Вынесло меня, когда в студию зашел священник русской православной церкви. В рясе, в очочках, задрипанный, с сосулями жиденьких волос по плечам. Зашел с гитарой наперевес, раскладным туристическим брезентовым стульчиком (такие в большом количестве можно найти на склонах Грушинского фестиваля) и деревянной замусоленной коробочкой для милостыни! И все это всерьез. По правде то есть. Теперь репертуар. Молитвы? Псалмы? Бог с вами! Нет! Поднявшись на сцену, он первым делом пробубнил, что две его песни «поет Илюха Черт». Мы несколько замялись, не решаясь поверить, что он имеет в виду солиста питерской группы «Пилот» Илью Черта. Оказалось – да. На фига он нам это сообщил, не знаю. Для солидола, вероятно. Но не важно. А дальше он сел на брезентовый трон, затренькал на нестроящей гитаре и стал нести ахинею про царя, которого мы не можем отыскать, про мирские утехи, упоминал отца нашего, евреев и все-все-все, что еще может жить отнюдь не в просветленном церковью и верой сознании, а в воспаленном убогом мозгу человека, полагающего себя священником. И все это в рясе и с крестом на груди. Если вас не коробит и вы считаете, что подобная выходка со стороны православного священнослужителя вполне себе уместна и не позорит сан, дальше читать не стоит. Если вы считаете, что подобный недостаток самоконтроля со стороны служителей Бога уместен, дальше не читайте. Евангелие светским быть ну никак не может. Я ушла из студии. Зачем себя травить? А Коля с мертвым лицом подошел к «батюшке» и попытался объяснить ему, что то, что сейчас мы наблюдаем – беспредел, существующий в современной православной церкви, и следствие этих самых двойных стандартов, провоцирующих священнослужителей пускаться во все тяжкие мирские, светские развлечения, начиная от программы «Артист», заканчивая золотыми «ролексами» от прихожан. Вот такое время. И такая вера. Салман Рушди сказал по этому поводу просто: «Когда заканчивается вера в веру, общество идет ко дну». Справедливое замечание, ребята, не так ли? Я не хочу ко дну. И не хочу, чтобы наше общество всосало болото неверия и вранья. Я хочу, чтобы нам по-прежнему могло быть стыдно. Стыд – катализатор совести человека, только он нас отличает от животных. И всем нам четверым – и Юле, и Евгению, и Фоме – было стыдно за человека, который с коробкой для милостыни блеял под софитами и камерами, нашпигованными в стены студии. Но мы его отпустили на свободу. Мы оказались более милосердны, чем его коллеги, отправившие девчонок из Pussy Riot в тюрьму. И не из телевизионной мекки, а из стен суть милосердной обители – церкви.
