То-то обрадовался Ионицэ! Зашел на мельницу, но людей там не видать, как обычно на мельницах. И не зря говорится: пропащая та мельница, куда народ не захаживает. Посмотрел он направо, посмотрел налево, и попался ему на глаза старик — таких древних лет, что веки себе крючьями поднимал. Старик тот не поспевал ссыпать муку в мешки, так скоро мука прибывала.
— Здравствуй, дедушка! — сказал Ионицэ старику.
— Здорово, молодец! — отвечал старик. — А скажи на милость, каким ветром тебя сюда занесло? На эту мельницу нога человечья не ступала.
— Да знать уж, суждено человеку исходить белый свет, чтобы все изведать. Прошел вот и я, да пока никто не сумел мне сказать того, о чем я спрашивал. Может, ты, дедушка, скажешь, ты давно на свете живешь.
Старик поднял крючьями веки, воззрился на Ионицэ и потом спросил, что ему надобно. Ионицэ ответил:
— Не слыхал ли ты чего про Иляну-Косынзяну?
— Так ведь мельница-то ее, на нее одну я и мелю день-деньской. Девять беркутов доставляют на мельницу по четыре мешка зерна каждый, и за день все надо смолоть.
Отлегло у Ионицэ от сердца, и силы сразу прибавилось. Ну потом, слово за слово, разговорился и подружился со стариком. А под конец выпросил у него позволение за мукой смотреть и в мешки ее ссыпать. Сам старик прилег на мешки и, конечно, сразу уснул — очень уж он натрудился. Ионицэ только того и дожидался. Живо насыпал муку в мешки, а в один мешок сам влез и зашил его изнутри.
Между тем прибыли беркуты, подняли великий шум, стали кричать, окликать старика:
— Готова ли мука?
Старик еле пробудился от сна, поднял веки и туда смотрит, и сюда заглядывает, юноши нет как нет. Бился, бился сонный старик, насилу взвалил мешки беркутам на спины, а те помчались домой пуще ветра, быстрее мысли.
Старик, известное дело, остался на мельнице пребывать — видно, там суждено ему было смерти дожидать. И долго, сердечный, ломал голову, куда мог юноша подеваться, в реку ли канул или опять выбрался на вольный свет, к земным жителям.
Но Ионицэ был в надежном месте. Беркуты доставили мешки к Иляне-Косынзяне и отдали их повару. Тот вспорол один мешок, как раз тот самый, где Ионицэ был. До смерти напугался повар, когда Ионицэ вылез из мешка.
— Да как же ты, мирской человек, попал сюда, скажи на милость?
— Про то знай молчи, — отвечал ему Ионицэ и показал перстень, а на перстне написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».
