Гораздо большее недовольство у селян вызывали различного рода традиционные сеньориальные привилегии, экономически не столь значимые, но психологически весьма раздражающие. К их числу, например, относились имевшиеся у дворян привилегии держать крольчатник и голубятню, а также исключительное право охотиться в лесах. Крестьяне же не могли убивать дичь, принадлежавшую исключительно сеньору, – кроликов, голубей и оленей, даже если та приходила кормиться на их поля.
Раздражали также те повинности, что напоминали о когда-то существовавшей личной зависимости части крестьян от сеньоров. Так, согласно праву «мертвой руки», дети умершего селянина для вступления в наследство должны были сделать определенный – порой вполне реальный, порой чисто символический – взнос в пользу сеньора. Сохранение этих и других подобных повинностей создавало известную напряженность в отношениях между крестьянами и дворянами – напряженность не настолько значительную, чтобы вылиться в какие-либо насильственные акты при обычном порядке вещей, но все же достаточно ощутимую, чтобы подвигнуть крестьян на применение силы в ситуации вакуума власти, порождавшего ощущение безнаказанности. А поскольку в июле 1789 года сложилась именно такая обстановка, погромы замков приобрели массовый характер. Непременным атрибутом подобных нападений стало уничтожение сеньориальных архивов, в которых хранились документы о крестьянских повинностях. В ряде случаев пострадали и сами сеньоры.
Показательно, что крестьяне громили дворянские имения, не считаясь с политическими симпатиями их владельцев. «Патриоты» страдали от рук бунтовщиков так же, как «аристократы», поскольку неграмотные селяне не вникали в идеологические разногласия между элитами. Неудивительно, что в подавлении этих выступлений наряду с правительственными войсками участвовала и национальная гвардия «патриотических» муниципалитетов.
Вспыхнувшая во Франции новая «жакерия» оказалась для XVIII столетия чем-то настолько необычным, что и объяснения ей давались не менее экзотические. По провинциям, как огонь по сухой траве, побежали слухи о появившихся неизвестно откуда огромных шайках разбойников. Известия о них провоцировали массовую панику, доводя до коллективного психоза целые деревни и города даже там, куда «жакерия» не добралась. В приграничных районах опасались вдобавок нападения неприятеля из-за рубежа: в Бретани ждали атаки англичан с моря, в Дофине – вторжения пьемонтских войск, а в прилегающих к Пиренеям районах – нападения испанской армии. Конкретные поводы для страха могли быть разными, но он неизменно был массовым. В немалой степени подобному эффекту способствовало распространявшееся повсюду ощущение безвластия: старых муниципалитетов уже не было, а новые еще только формировались. Люди чувствовали себя беззащитными. В конце июля этот «Великий страх», как назовут его позднее историки, охватил бóльшую часть страны. Вот что, к примеру, рассказывал в письме другу о событиях 30–31 июля 1789 года в городке Риом местный почтмейстер Габриэль Дюбрёль:
