Доктор Крюков не пускает,
Ах ты, мать его ети…»
«Коты» — точная копия тех их купринской «Ямы» — наглые, злобноватые отморозки.
Все красавцы, как на подбор. Были бы они порядошные мужчины, пошли бы сами пахать, например, в мужской стриптиз. Или в кооператив интимных услуг для дам «Красная Шапочка». Или, на худой конец, обьявили бы себя какими-нибудь поэтами, гениями русской культуры и стали бы жить за счет работающих жен. Вообщем, у мужика в нашей многострадальной стране способов честно заработать, махая своим «хоботом», предостаточно.
Но эти козлы-коты, плюхнувшиеся за наш столик, предпочитали обирать непутевых девиц.
Они сели и сразу все стало не так.
— Слышь ты, седой, а сбацай-ка нам…
Нет, не «Мурку». «Мурка» — хорошая песня. Старая уважаемая городская баллада из бандитской жизни.
Хороших песен они не знают. Сбацать попросили какое-то дерьмо из «попсы».
Седой, тот, что постарше, стал молча упаковывать гитару в футляр.
Я, конечно, жива еще — чудом.
Неудержимое желание вербализировать правду — часто приводит меня на край гибели. Или, в крайнем случае, на край потери передних зубов.
Глядя прямо в глаза главному отморозку, я противным голосом вербализировала тот факт, что мы хорошо сидели, но, благодаря им, сейчас встанем и разойдемся. И что спеть мы для них не можем, поскольку песни у нас с ними разные.
«…Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…»
Козлокотых было трое.
Классический расклад современной преступной группировки: один русский — «правая рука», один среднеазиец, цивилизованный — этот был «голова», и третий, эдакий «чурка», еле-еле базлающий по русски. Этот — явно был «левой рукой», простым исполнителем.
Он как раз и собрался меня «исполнить» немедленно по окончании моей речи, но мой новый знакомец оказался ангелом хранителем.
Железнозубый ангел что-то тихо сказал ему на неведомом ихнем среднеазийском языке,
и представьте себе, они встали, и отвалили в другой конец кафе.
Во как. Настоящий Последний Герой. Что тут говорить, Рыцарь, избавивший меня, Прекрасную Даму от трехглавого Козлокотого Дракона.
Ну, могла ли я после этого не пригласить его к себе в номер?
«…Извозчик, отвези меня домой…»
— Я пойду вперед, а ты подходи минут через пять. Третий этаж у кактуса — направо.
Я все еще по старо-советской привычке боялась коридорных.
Кошелек у меня был особенный, специально приготовленный для Москвы, где, как известно вор на воре. Кожаный конвертик, на кожаной веревочке. Он висел прямо на шее — как ключи или варежки у школьника. В нем лежали деньги, выданные мне пославшим меня в командировку журналом на приобретение в фотоагенстве красочного портрета Жерара Депардье. Сто пятьдесят баксов — деньги конечно небольшие, но глубоко казенные. Их я хранила в специальном тайном отделении. А в явном — свой личный полтинник.
