Краем глаза | страница 115



Отец Целестины накрыл их руки своей большой рукой.

И Грейс, вновь доказывая, что не зря ее так назвали, произнесла имя человека, который со временем принесет истинный покой душе Целестины.

– Помни о Бартоломью.

Глава 30

Дождь, который угрожал пролиться на утренние похороны, наконец начался во второй половине дня, но к ночи орегонское небо стало чистым и сухим. От горизонта до горизонта его заполнили звезды, среди которых завис яркий полумесяц, то ли серебристый, то ли стальной.

Около десяти вечера Младший вернулся на кладбище и поставил «субарбан» на том месте, где утром стояли автомобили негров. Естественно, в столь поздний час на кладбище не было ни души.

Его привело туда любопытство. Любопытство и обостренный инстинкт самосохранения. Ванадий подходил к могиле Наоми не для того, чтобы проводить ее в последний путь. Он подходил по своим полицейским делам. Возможно, те же дела привели его и на другие похороны.

Пройдя по асфальтовой дорожке, проложенной между надгробиями, ярдов пятьдесят, он включил фонарик и осторожно ступил на скользкую после дождя траву.

В городе мертвых царила абсолютная тишина. Ночь замерла, ветерок не шептал в кронах елей и сосен, стоявших, как часовые, вкруг поколений костей.

Найдя новую могилу, примерно в том месте, где и рассчитывал ее найти, Младший удивился, обнаружив, что на ней уже установлено надгробие из черного гранита, а не простая металлическая табличка с именем усопшего. Простое надгробие, не поражающее ни размерами, ни дизайном. Тем не менее изготовители памятников обычно на недели отставали от могильщиков, потому что камни, с которыми они работали, требовали больше труда, да и спешки с ними не было никакой, в отличие от хладных трупов, которые лежали под надгробиями.

Младший предположил, что умершая девушка происходила из достаточно важной в негритянской среде семьи, отсюда и спешка с памятником. Ванадий, по его словам, был другом семьи. Следовательно, отец семейства, скорее всего, полицейский.

Младший приблизился к надгробию сзади, обошел его, направил фонарь на выбитые на камне факты:

«…любимой дочери и сестре…

Серафиме Этионеме Уайт».

Потрясенный, он погасил фонарь.

Почувствовал, что его изобличили, выставили напоказ, поймали.

В холодной тьме воздух с шумом вырывался изо рта, замерзая под лунным светом. Частота вздохов наглядно доказывала его вину любому свидетелю, который в этот момент оказался бы рядом.

Разумеется, эту девушку он не убивал. Она погибла в дорожно-транспортном происшествии. Так ведь сказал Ванадий?