— Вот оно где злые силы таились, — крикнул Бирон-младший, с ловкостью уворачиваясь от госпожи Менгден. — А я мнил — под кроватью…
В ответ Юленька разразилась такой отборной бранью на немецком, которая сделала бы честь какому-нибудь прусскому сержанту. Аннушка с отвращением закрыла ушки ладошками: в отличии от Питера и Юлии, давно изъяснявшихся в обыденной жизни по-русски, а немецкий почитавших чем-то типа экзотического наследства, для нее немецкий язык даже в России остался родным.
В конце концов, Питер, напоследок зайдя Юленьке с тыла, дал ей звонкого шлепка по круглым ягодицам (так, наверное, он оглаживал лошадей, подумала Анна) и с хохотом выскочил за дверь.
— Только переступите этот священный порог хоть раз, бесчестное существо, и я вызову вас к барьеру! — запальчиво крикнула Юленька.
Створки дверей на мгновение приоткрылись, вставилась растрепанная голова Питера:
— Отказ! Всем известно, что вы фехтуете лучше меня, Марс в юбке!
— Я проткну вас насквозь, вонючий Центавр, и вся Россия скажет мне спасибо!!
— И я буду навсегда опозорен, что меня победила девка! А, паче, одолею я, так все станут смеяться, что я победил девку… Так что я при любом раскладе останусь в накладе, — Питер любит блеснуть народными выражениями, вспомнила Аннушка. — Au revoir, Mesdames[12]!
Он послал юным дамам издевательский воздушный поцелуй, и поспешно захлопнул двери — в то место, где только что была его голова со звоном впечаталась Аннушкина любимая чашка саксонского фарфора — и рассыпалась на множество нарядных осколков.
— Но зачем?! — Аннушка, чуть не плача, уставилась на воинственную подругу.
— Почти попала! — удовлетворенно заметила Юлиана, по-мальчишески отряхивая ладони. Потом, уперев руки в крутые бедра, приняла позу оскорбленного правосудия и вопросила:
— Извольте немедля отвечать, моя дорогая, насколько далеко вы позволили продвинуться гнусным заигрываниям этого подлого сына подлого отца?
После всего пережитого Аннушка не знала, плакать ей или смеяться.
— Ах, Жюли, оставь, — тихо произнесла она. — Питер славный мальчик, он мне друг. Ты же знаешь, что в моем сердце… Ах, тише, умоляю, это услышат!
Она с ужасом взглянуло в зеркало, словно именно этот вечный источник видений и тревог мог ее подслушать. Прозорливая Юлиана перехватила этот взгляд.
— Гадала что ли? — грубовато хмыкнула она. — На суженого? Что ж ты от зеркала никак не оторвешься? Других забав нет что ли?
— Нет, засмотрелась просто. И голова закружилась. И я видела…
