— Китайцы наверняка оценили бы эти слова по достоинству. Да, катались. И вы любезно заявили, что вам очень понравилось, чем заслужили мою глубокую благодарность, даже восхищение. Ведь кому, как не мне, знать, — кротко добавил он, — что ехать на повозке моего отца — величайшее наслаждение и утешение.
В ответ ее лицо расплылось в улыбке.
— А помните, как обитатели пансионата, столпившиеся на крыльце, бросились к перилам?
Дородная хозяйка сидела у двери, прячась за кассой на манер истинной парижанки. На посетителей она поглядывала с дружелюбием, хотя те вели себя шумно: яростно обсуждая текущие проблемы, воинственно, если не маниакально, размахивали руками, много пили и много курили. Между столиками в клубах табачного дыма проворно сновали официанты; со всех сторон на них обрушивались повелительные призывы: «Густав! Адольф!» На лицах официантов застыло выражение глубокого отчаяния. Их рты жадно ловили воздух. Работа была каторжной. Им приходилось таскать невероятно тяжелые подносы, прокладывая путь в узком пространстве. Посетителей они обслуживали с фантастической скоростью. Сначала на стол с глухим стуком выкладывались вилка и нож, затем ставились тарелки.
В дальнем углу небольшой оркестр (гитары и мандолины) выводил нескончаемую и стремительную мелодию испанского вальса. Эта музыка проникала прямо в сердце. В глазах слушателей полыхали восторг, страсть и дьявольский порок. Многие покачивали головой в такт. В самом конце зала двое мужчин со слезливыми улыбками подпевали музыкантам — громко, хотя и невпопад.
Почти перед каждой компанией стояли батареи красного вина. Какой-то тип, только что шептавший комплименты в адрес дамы, сидевшей за другим столом, вдруг растянулся на полу. С трудом поднявшись на ноги, он стал гневно обвинять в случившемся ее кавалера. Они перебрасывались едкими оскорблениями, словно шариками из хлебного мякиша. Сидящие за соседними столиками вытягивали шеи. Музыканты продолжали играть, наблюдая за склокой; их пальцы порхали по струнам, и сумасшедшая испанская музыка подливала масла в огонь. Хозяин заведения принялся разнимать спорщиков, но быстро понял тщетность своих усилий.
В этом же кафе сидели два человека, сохранявших, по крайней мере внешне, спокойствие. Холланден положил на блюдце кусочек сахара, сверху пристроил еще один и плеснул на них немного коньяка. Потом чиркнул спичкой, поднес ее к коньяку, и над фарфоровой посудиной заплясало желто-голубое пламя.
