— Я знаю. И назвала ее вам, не прибегая к околичностям.
— Вот и славно. А теперь давайте отработаем удар. Чтобы правильно его провести, нужно согнуть руку, напрячь ее, подбросить ладошкой мяч и ударить. Но будьте осторожны, возьмете слишком низко — и мяч угодит в сетку, возьмете слишком высоко — улетит… Боже мой, ну не в траву же! Да, что ни говорите, а такую подачу сразу не освоишь. Давайте как-нибудь придем на корт, и я покажу вам несколько других, попроще.
Потом, когда они направились в сторону пансионата, девушка вдруг расхохоталась.
— Что вас так рассмешило? — спросил Холланден.
— Я подумала, как бы он разозлился, если бы услышал, как вы назвали его неотесанным деревенским парнем, — ответила она.
— Кто?
Оглеторп доказывал, что лучшими следует считать писателей, которые на своих книгах зарабатывают больше всех. Холланден возражал, утверждая, что они-то как раз самые худшие. Оглеторп заявил, что этот вопрос должны решать читатели. На это Холланден категорично ответил, что людям свойственно выносить неправильные суждения по проблемам, которые им вменяют в обязанность решать.
— То, что вы сейчас сказали, суть не что иное, как самое гнусное аристократическое убеждение! — воскликнул Оглеторп.
— Неправда! — возразил Холланден. — Я люблю людей. Но в общем случае они представляют собой толпу затейливых болванов.
— Что совершенно не мешает этим болванам читать ваши книги, — ухмыльнулся Оглеторп.
Набирая обороты, их спор привлек пристальное внимание барышень Вустер, однако мисс Фэнхолл, казалось, не слушала их.
Хокер, сидя рядом с ней, вглядывался с темноту с угрюмым и озабоченным видом.
— Это ваш последний вечер в «Хемлок Инн»… — наконец тихо промолвил художник. — Вам жаль будет завтра уезжать?
— Конечно же жаль.
Из окон первого этажа на черную стену ночи изливался оранжевый свет.
— Я по вам буду скучать, — сказал Хокер.
— Хотелось бы надеяться, — ответила девушка.
Холланден продолжал разглагольствовать со знанием дела. Его голос перебивал монотонный гомон сосен, которые, казалось, не просто качались на ветру, а переплетались ветвями в торжественном скорбном танце.
— Это самое замечательное лето в моей жизни, — сказал художник.
— Да, мне оно тоже доставило много радости, — ответила девушка.
Время от времени Хокер бросал на Оглеторпа, Холландена и барышень Вустер мимолетные взгляды, и в этих взглядах не было даже намека на то, что он желает им добра.
— Я по вам буду скучать, — еще раз сказал он девушке. В его голосе ощущалась безысходность.
