— Вот! — кричал он, с трудом переводя дух, — я и галопом про-проехал. Не так хорошо, как мальчик на Пятой аллее, а все-таки проехал!
После этого он, Вилькинс и пони стали большими друзьями. Чуть не каждый день местные жители видали их вместе галопирующими по окрестным дорогам. Ребятишки выбегали из дверей, спеша посмотреть на гордо бежавшего пони с сидящей на ней стройной и изящной фигурой молодого лорда, не упускавшего случая снимать с себя шляпу и, махая ее в знак приветствия, кричал им: «Здравствуйте!» Он делал это совсем не так, как бы следовало лорду, хотя и очень радушно. Иногда он останавливался и вступал в разговоры с детьми, а один раз Вилькинс вернулся в замок с рассказом, что Фонтлерой пожелал непременно остановиться около сельской школы для того, чтобы посадить на своего пони хромого мальчика и привезти его домой.
— И слышать ничего не хочет! — рассказывал потом Вилькинс в конюшне. — Не позволил мне слезть с лошади; не ловко, — говорит, — будет мальчику сидеть на большой лошади. Вилькинс, — говорит, — мальчик-то ведь хромой, а я нет, да мне с ним и поговорить надо. — Посадил мальчишку, а сам рядом с ним плетется; заложил руки в карманы, шапка на затылке, идет себе весело, посвистывает да болтает как ни в чем не бывало! Подъехали к дому; выходит мать, удивляется, что сын ее верхом сидит, а наш барин-то шапку долой и говорит ей: — привез, — говорит, — вам сына домой, сударыня, потому что нога, — говорит, — болит у него, а опираться на эту палку для него небольшая подмога; попрошу, — говорит, — дедушку заказать для него пару костылей. — Диву небось далась мать-то. Сам-то я того и гляди прысну со смеха!
Узнав про эту историю, граф не рассердился, как этого побаивался Вилькинс, а, напротив, рассмеялся; потом позвал к себе Фонтлероя и велел ему снова рассказать все сначала и до конца, и опять смеялся. И действительно, несколько дней спустя, перед хижиной, где жил хромой мальчик, остановилась графская карета; из нее выпрыгнул Фонтлерой и пошел к двери, держа на плечах пару легких, но прочных костылей, и, передавая их м-сс Гартль (так звали мать мальчика), сказал:
— Дедушка вам кланяется и просит вас взять это для вашего сына, и мы надеемся, что ему будет лучше.
— Я передал поклон от вас, — объяснил он графу, садясь в карету. — Вы мне наказывали кланяться, но я подумал, что вы про это забыли. Так ли я сделал?
И граф снова рассмеялся и не сказал, что это не так. Отношения между дедом и внуком становились, в самом деле, с каждым днем все душевнее, и с каждым днем вера Фонтлероя в добродетель и благосклонность его сиятельства все увеличивалась. Он нимало не сомневался в том, что его дед самый любезный и великодушный человек. Конечно, он видел сам, что его желания исполнялись почти раньше, чем он успевал их высказывать; он получал столько подарков и удовольствий, что иногда просто не верил своему счастью. Видно было, что ему ни в чем не было отказа; и хотя такой порядок вещей совсем нельзя было бы считать разумным по отношению ко всем маленьким детям, маленькому Фонтлерою он не принес вреда. Впрочем, несмотря на прирожденные добрые свойства его натуры, это могло бы, пожалуй, несколько испортить его, если бы ему не приходилось проводить по нескольку часов с матерью в Каурт-Лодж. Этот «лучший друг» зорко и нежно следил за ним. Они подолгу беседовали, и Фонтлерой никогда не возвращался в замок, не неся в своем сердце тех или других простых и чистых слов, достойных быть удержанными в памяти.
