— О, Кедрик! — говорила она ему накануне вечером, когда прощалась с ним, — хотелось бы мне, ради тебя, быть много знающей, чтобы я могла умно поговорить с тобою! Но будь только добр, мой милый, будь только всегда честен, всегда добр, и ты никогда никому не принесешь вреда, пока будешь жить, а можешь помочь многим; и мир, может быть, станет лучшим, благодаря моему маленькому ребенку. А это всего лучше. Кедди, — это лучше всего остального, если мир хотя немножко лучше станет, потому что жил такой человек — даже хотя немножечко лучше, дорогой мой.
Вернувшись в замок, Фонтлерой повторил деду эти слова своей матери.
— И я думал о вас, когда она это говорила, — закончил он. — И я сказал ей, что люди, наверное, стали лучше, потому что вы жили, и что я постараюсь, если могу, быть похожим на вас.
— А что она сказала на это? — спросил его сиятельство, чувствуя себя не совсем ловко.
— Она сказала, что это правда, и мы должны всегда отыскивать в людях добро и стараться подражать ему.
Может быть, старик вспомнил именно об этом, когда смотрел из-за красных занавесок своей ложи. Не один раз взглянул он через головы молящихся в ту сторону, где одинокою сидела жена его сына, и видел красивое лицо, которое так любил этот непрощенный сын, и эти глаза, столь похожие на глаза сидевшего с ним ребенка; но трудно было бы разгадать, о чем он думал, и были ли его мысли горьки и тяжки или горечь их была несколько смягчена.
Когда они выходили из церкви, то многие из присутствовавших при богослужении стояли в ожидании их выхода. Когда они приближались к воротам, человек, стоявший со шляпой в руке, сделал было шаг вперед, но потом остановился в нерешительности. Это был фермер средних лет, с лицом, носившим глубокие следы забот и огорчений.
— Это Хиггинс, — сказал граф.
Фонтлерой быстро обернулся в его сторону.
— А! — воскликнул он, — это Хиггинс?
— Да, — сухо ответил граф, — он, должно быть, пришел взглянуть на своего нового ландлорда.
— Да, мой лорд, — сказал Хиггинс, и его загорелое лицо покраснело. — М-р Ньюик сказал мне, что его милость, молодой лорд, был настолько добр, что говорил за меня, и мне хотелось бы поблагодарить его, если бы мне это позволили.
Вероятно, он несколько удивился, когда оказалось, что человек, который столько для него сделал, был таким маленьким мальчиком и смотрел точно так же, как смотрел бы один из его собственных менее счастливых сыновей, нимало, повидимому, не сознавая своего значения.
