Маленький лорд Фонтлерой нагнулся вперед и махал своим красным платком.
— Прощай, Дик! — крикнул он изо всей силы. — Благодарю тебя! Прощай, Дик!
Пароход дал ход, и люди снова приободрились. На берегу все еще продолжалось волнение. Но Дик не видел ничего, кроме оживленного детского личика и его развевавшихся ветром светлых волос, еще долго видневшихся при ярком солнечном свете. В ушах его раздавался лишь детский голос: — «Прощай, Дик!» пока маленький лорд Фонтлерой медленно отплывал от своей родины в неведомую ему страну своих предков.
Только теперь, во время этого путешествия, мать Кедрика решилась сообщить ему, что они будут жить в разных домах. Когда он услыхал эту грустную новость, горе его было так велико, что м-р Хавишам не мог не одобрить мудрое распоряжение старого графа, чтобы мать жила по близости от сына и часто видалась с ним, так как очевидно было, что иначе мальчик не перенес бы этой разлуки. Но мать настолько мягко и любовно повела дело и сумела убедить сына в том, что они, в сущности, совсем не так далеко будут жить друг от друга, что ребенок, наконец, успокоился.
— Дом, где я буду жить, Кедди, совсем не далеко от замка, — повторяла она каждый раз, когда у них заходила об этом речь, — очень не далеко от твоего дома, и ты всегда можешь прибегать ко мне повидаться. И будет же тебе что рассказать мне! и как мы с тобой будем счастливы! Место это прекрасно. Твой папа часто говорил мне о нем. Он очень любил его, и ты его полюбишь.
— Оно понравилось бы мне еще больше, если бы ты была там, — сказал маленький граф, тяжело вздыхая.
Он мог лишь с недоумением относиться к такому положению вещей, которое заставляло Милочку жить в одном доме, а его — в другом.
Дело в том, что м-сс Эрроль считала лучшим не говорить ему, почему должно было быть так, а не иначе.
— Я предпочитаю не говорить ему об этом, — сказала она м-ру Хавишаму. — Он бы не понял как следует, а между тем это было бы для него тяжелым ударом; и я уверена, что его чувства к графу будут естественнее и дружественнее, если он не узнает, что его дедушка так восстановлен против меня. Он никогда не видал ни ненависти, ни жестокосердия, и ему было бы слишком тяжело сознание, что кто-нибудь может меня ненавидеть. Он сам так сильно любит, и я так дорога ему! Для него лучше будет ничего не говорить ему, пока он не вырастет, да лучше это будет и для графа. Это явилось бы лишь преградой между ними, несмотря на детский возраст Кедди.
