— Володь, — говорит Саблин Карачевскому, — ты брось в «сосудик» пару «брикетов», пятикилограммовых кусков тротила в алюминиевой оболочке. Может, пригодятся доты рвать.
— Перед нами, вроде, сапёры пойдут, — отвечает Карачевский. — Они доты рвать будут. Володьке тащить «сундук», там и так гранат на десять килограмм.
— Возьми, мало ли, — не отстаёт Аким.
В первом взводе в строю отвалюсь три штурмовика: Кульчий, Семёнов и Тарасов. Все люди опытные, пожившие, повоевавшие.
Аким рад, что такие казаки с ним пойдут. Они собрались рядом с Саблиным, разговаривают. Разговоры у них такие, что слов много не нужно:
— Возьму, наверное, полсотни жаканов. — Размышляет Кульчий.
— Возьми, Андрей, — говорит ему Тарасов, — а я «троек» возьму штуки три.
«Тройка» — тяжёлая граната в три килограмма. Мощная и опасная. Кидать такую надо, имея укрытие, а то и самого задеть может. Но для дотов это как раз то, что нужно. Главное — попасть ею внутрь.
Они укладывают ранцы, спокойны и сдержаны, словно не в бой собираются, а на рыбалку в болото. Всё знают, всё правильно делают, ничего им говорить не нужно. Это их спокойствие, спокойствие людей, что уже поседели в боях, во всех остальных вселяют уверенность. Даже Саблину с ними веселее, хотя и его считают ветераном, хоть у него ещё ни одного седого волоса. Колышев тут же сидит на лавке со всеми. Когда такое было, что бы подсотенный с рядовыми сидел. Сейчас сидит, ни к кому не лезет, молча смотрит, как остатки двух взводов готовятся к бою.
Тут уже и Юрка. Вот он как всегда не замолкает.
— А что обедать-то будет? Или натощак пойдём?
— Будем, будем, — почему-то уверен Каштенков, — а то начнётся буран да война — когда поедим ещё.
— Хорошо бы, — говорит радист Селиванов из первого взвода.
Саблин смотрит на этих людей и удивляется, всегда удивлялся, особенно перед боем, вот сидят, разговаривают об обеде, а кто-то из них не вернётся живым из боя, кого-то изувечит так, что он месяцами буде плавать в биованне, а потом заново будет учиться ходить, говорить, даже есть. И никто из них не трясётся, не болтает без конца, не затыкаясь ни на минуту, не смеётся истерически, не бегает в сортир, не лезет к другим с задушевными разговорами и воспоминаниями. А бой-то будет тяжёлый, может, самый тяжёлый в их жизни.
Прибежал молодой поварёнок и крикнул:
— Вторая рота, обедать.
Казаки головы подняли, смотрят на него, и ни один даже слова ему не сказал. Усмехаются только.
— Казаки, вторая рота тут? — Кричит поварёнок, вытягивает тонкую шею, ищет вторую роту.
