Казаки и солдаты бросили китайскую кашу, собирались вокруг и слушали подсотенного, слушали его заворожённо, не издавая ни звука, все молчали, говорил только он. Саблин просто кожей чувствовал, как все эти люди сейчас ненавидят Колышева. Они уже считали, что тяжёлый бой для них до утра закончен. Можно ждать подмогу и отдыхать, а тут вот это. Он опять гонит их в очередную атаку. Опять в атаку, из которой живыми вернуться далеко не все! А подсотенный словно и не замечал всей этой неприязни, он прижимал к себе свою изувеченную руку, стоял и чётко выговаривал слова, ещё он был бодр, он единственный, кто сейчас, после целой ночи непрекращающегося боя, был бодр и энергичен. Это всё инъекция, стимулятор. Наверное, ещё и поэтому измотанные и уставшие люди так мрачно молчат, слушая офицера.
— Товарищи, я знаю, что не хочется, я знаю, что страшновато, но у нас нет другого выхода, мы не можем ждать рассвета.
— Вы планшет отдали второй группе, — вдруг резко произнёс Саблин, — как пойдёт первая?
— Не волнуйтесь, Саблин, я всё запомнил. Я помню проход.
— Помните? — Не верит Аким.
— Помню, помню, — говорит подсотенный уверенно и продолжает: — моя группа идёт первая, вторая начинает движение через пять минут. — Тут он поворачиваете к Акиму и говорит, вроде, только ему, но так, что бы все слышали: — И чтобы вы, товарищ Саблин, не волновались, я пойду первым. Так вам будет спокойнее, товарищ Саблин?
Аким даже не знает, что сказать, Колышев его, кажется, паникёром при всех выставил.
— Всё, готовимся, через пять минут первая группа выходит, — заканчивает офицер.
Через десять, ну, через пятнадцать минут по левую руку над степью, над утёсами, появятся красные лучи солнца. Времени совсем мало, а буран-то и вправду стихает. Пыли в воздухе уже заметно меньше, а песка и вовсе нет. Аким, подняв щит, идёт в десяти шагах за Колышевым, тот тоже со щитом, несёт его правильно, как будто в штурмовых служил. Они уже подходят, Колышев говорил, что до следующей траншеи противника метров сто пятьдесят, сто они уже точно прошли. Саблин бросает дробовик, оружие повисает на ремне. Он лезет в ранец, берёт в ладонь «единицу». Большой палец привычно находит кольцо чеки, одно движение пальца и граната взведена, пять секунд и взрыв. Но он пока не срывает его, вдруг удастся спрыгнуть в траншею врага до того, как он их обнаружит. Хоть буран и стихает, но видимость ещё такая, что это может получиться. Уж там, в траншее, у них с китайцами будут равные шансы, даже у казаков шансы повыше будут. И броня у пластунов покрепче, и опыта побольше.
