На северном углу Денежной улицы и улицы проституток горел фонарь, представляющий собой широкий, состоящий из ряда золоченых спиралей-конусов, куб. Свет его с трудом пробивался сквозь черную толщу ночного смога. Другой такой же фонарь был укреплен перед дверью таверны. Из тени в пятно света, отбрасываемого вторым фонарем, вступила Блана, красивая в своем узком бархатном платье и красных чулках. Единственным ее украшением был кинжал с серебряной рукояткой и расшитый серебром черный кисет, висящий на простом черном поясе.
Фафхрд представил Серого Мышатника, который держался почти с подобострастной любезностью. Блана внимательно изучила его и послала ему пробную улыбку.
Фафхрд открыл маленький кисет, отнятый им у высокого вора, так, чтобы луч света падал на его содержимое. Блана заглянула в кисет, обвила шею Фафхрда, теснее прижалась к нему и звучно поцеловала. Потом она переложила драгоценности в кисет, висящий у нее на поясе.
Когда она покончила с этим, он сказал:
— Слушай, я хочу купить кувшинчик. Расскажи ей, как все было, Мышатник.
Когда он вышел из «Золотой миноги», то левая рука прижимала к себе четыре кувшина, а тыльной стороной правой ладони вытирал рот. Блана нахмурилась. Он ухмыльнулся ей, а Мышатник приложился к кувшину. Они вновь пошли по Кэш в восточном направлении. Фафхрд сообразил, что хмурость относится не только к кувшину и перспективе очутиться на дурацкой мужской пирушке. Мышатник тактично зашагал впереди.
Когда его фигура превратилась в неясное пятно, маячившее сквозь толщу смога, Блана зло прошептала:
— Вы победили двух членов Воровского Союза и не перерезали им глотки?
— Мы убили трех бандитов — запротестовал Фафхрд — защищаясь.
— У меня ссора не с Братством Убийц, а с этим противным Союзом. Ты поклялся мне, что как только у тебя будет возможность…
— Блана! Я не мог позволить Серому Мышатнику подумать, что я воришка-любитель, склонный к истерии и жаждущий крови.
— А он сказал мне, что, не моргнув глазом, перерезал бы им горло, если бы только знал, что я этого хочу.
— Он лишь подыграл тебе из вежливости.
— Может быть — да, а может быть — нет. Но ты-то знал и не…
— Блана, заткнись!
Она бросила на него полный ярости взгляд, потом зло рассмеялась и губы ее задрожали, как будто она собиралась заплакать. Но потом овладела собой и улыбнулась уже дружелюбнее.
— Прости меня, дорогой — сказала она — Иногда ты, должно быть, думаешь, что я схожу с ума. Временами я и сама в это верю.
