— Ты всё время нарываешься — скоро зайдёшь слишком далеко, и тебя как пить дать укокошат, — остерегла меня она, когда мы влились в толпу. Мужчины и женщины тесно стояли вдоль улицы, толкаясь и вытягивая шеи, чтобы получше рассмотреть какую-то диковину — какую, я не видел, поскольку был слишком мал ростом. Должно быть, там где-то движется танцующий медведь или шествующий во главе процессии кардинал. А может, там танцующий кардинал; я бы заплатил, чтобы увидеть такое зрелище. — Тебе вовсе незачем ещё и дразнить их, после того как ты забрал их деньги, Леонелло. В один прекрасный день ты подколешь человека, который этого не потерпит — и всадит тебе нож прямо в ухо.
— Ну, нет, это я первым всажу нож в его ухо. — Умение играть в карты было не единственным искусством, которым я овладел за свою сомнительную карьеру. Нож был удобным оружием для такого низкорослого человека, как я, который никогда не сможет поразить врага мечом или свалить с ног ударом кулака. Я всегда держал отлично заточенный нож на виду, за поясом, и два-три ещё, спрятанные там, где было не видно.
— Есть более лёгкий способ зарабатывать себе на жизнь, чем обчищать пьяных, — продолжала между тем Анна. Она специально шла медленнее, чтобы приноровиться к моим коротким шажкам, за что я всегда был ей благодарен. Когда я шёл с ней, то старался не перебирать ногами слишком поспешно, шагая твёрдо и держа носки прямо, хотя от этого у меня ныли суставы, но когда вечно стараешься угнаться бегом за более длинноногими людьми, почти невозможно не двигаться, как спасающийся бегством краб. — Вчера хозяин таверны говорил мне, как ему хочется устраивать по вечерам в общей комнате какое-нибудь увеселение для гостей. Ты мог бы жонглировать грецкими орехами, откалывать шутки, смешить людей. Ты мог бы даже нарядиться в разноцветный шутовской костюм, как шут в богатых домах. Монеты бы текли к тебе рекой, вот увидишь. Когда тебе хочется, Леонелло, ты можешь быть очень смешным.
— Анна, — вздохнул я. — Анна с блестящими как янтарь глазами и добрым сердцем, я тебя глубоко уважаю, но боюсь, ты во мне ошибаешься. Я не умею жонглировать. Я не умею кувыркаться. Я не стану потешать гостей и шутить, и ни за какие деньги во всём подлунном мире я не соглашусь надеть шутовской наряд.
— А ты обидчивый, тебе это известно?
— Просто как у каждой розы есть шипы, так и у каждого карлика должна быть какая-нибудь отличительная черта помимо его роста. — Я церемонно поцеловал ей руку, точно один из этих важных разодетых головорезов в камзолах с модными разрезами и с завитыми волосами, которые громко шутили и смеялись в толпе впереди
