— Никак нет, товарищ сержант, я батарею протираю. Такое впечатление, что её вообще никогда не мыли, посмотрите, сколько грязи, — Белозёров поднимает вверх правую руку, в которой зажата грязная тряпка.
— Молодец! — после некоторого раздумья и борьбы одной мысли с другой произносит сержант, подходя к Сане. — Я вроде тебе не поручал, сам себе работу ищешь, молодец!
— Ведь мы живём здесь в казарме, так зачем же пылью дышать? Да и когда постоянно занят работой, быстрее проходит дежурство! — бодро лопочет Белозёров, вытянувшись по стойке «смирно» с грязной тряпкой в одной руке и веником в другой.
Если бы ему сейчас, даже под страхом самой страшной смерти, приказали бросить эти два предмета на пол, он физически не смог бы этого сделать по одной простой причине — тряпка и веник были крепко привязаны верёвками к его рукам! Этот способ Белозёров изобрёл, когда ещё был молодым солдатом и проходил так называемый «карантин». Муштровали их тогда по-чёрному и за любую, даже незначительную, провинность наказывали, ставя в наряд на работу Забежал ли ты на минуту в курилку или просто слегка задумался, глядя в окно казармы, — это означало, что ты филонишь от работы, одним словом, ты — плохой солдат!
Но Саню без хрена не съешь. Где бы он ни находился — в бытовке, курилке, сушилке и т. д., — у него всегда руки были заняты тряпкой и веником. А что это значит? Это значит, что человек не просто так зашел, скажем, в курилку, а по служебной необходимости, то есть подмести там пол, да ещё и пыль протереть. Молодец! Через некоторое время его даже стали ставить в пример как самого исполнительного солдата на зависть остальным «карасям».
Секрет тряпки и веника Белозёров держал в строжайшей тайне, памятуя, как его один раз уже подвели, когда он поделился «маленькими тонкостями» несения караульной службы на первом посту у знамени части…
— Ладно, молодец! — ещё раз похвалил сержант. — А сейчас бегом дуй к старшине роты. Понял?
— Так точно! Бегом дуть к старшине роты! Разрешите выполнять? — молодцевато выкрикнул Белозёров, громко щёлкнув при этом каблуками.
— Выполняй! — покровительственно, чувствуя себя большим начальником, бросил Крец.
По дороге Белозёров отвязал от рук тряпку и веник и уже без них зашёл в кабинет:
— Товарищ старший прапорщик, рядовой Белозёров по вашему приказанию прибыл! Разрешите войти?
— Так уже, кажись, зашёл. Дело в том, что потому что! Тебя, Белозёров, что, не учили в твоём институте, что стучаться надо, когда заходишь везде, куда надо и потом? А? А когда отслужишь, и наших детей этому же бескультурью учить будешь? Да, педагог? Ну? Чё? — вопрошал старший прапорщик Коростылёв, удобно откинувшись в старом чёрном, изрядно ободранном кресле, принадлежавшем ранее командиру полка и плавно переехавшем в кабинет старшины четвёртой роты после его списания. В нём старшина чувствовал себя не ниже, чем полковником!
